Боги живут долго. Но долго – это не бесконечно. Боги смертны.
Боги умирают вместе с миром, верившим им.
Смена богов всегда непроста. Много интриг, еще больше крови. Языческие боги в течение тысячелетий боролись друг с другом, то воюя между собой, то обращаясь за помощью к прирученным людям.
Затем пришел Христос. Именем его гнали старых богов, лишали их жертв. Боги уходили в иные земли, на приграничье, а когда прогоняли и оттуда, сходили с ума либо гибли. Были и такие, что покидали Землю, становясь звездным светом или космическим мраком – кому что нравится.
Смутным было то время, ведь в своей стране мы называем смутой безвластие. Один хозяин уже не мог править, хотя, возможно, и продолжал цепляться за власть; его преемник же еще не мог сомкнуть пальцы на горле страны и народа.
Когда власть лежит, ее либо бьют, либо отбирают.
Есть на Земле место, отмеченное гибелью, где в окаменевшей болотной жиже миллионы лет лежат кости былых хозяев планеты. Теперь там живет странное племя тчо-тчо, скрывшееся от людей.
Там, в Холодной Пустыне на плоскогорье Ленг, ждали своего часа Старые Боги. Они появились во время, когда Земля была раскаленным безжизненным шаром. Старых Богов это устраивало. Они не любили жизнь, потому что не были жизнью. Но порождения Земли оказались сильнее богов. Изгнание обещало стать вечным, но что вечность для тех, кто сами пространство и время. Старые Боги ждали, когда живые сами прогонят своих покровителей. Тогда настанет время восстановления власти Старых, власти над жизнью, этой ошибкой природы.
Ошибку пора было исправлять.
1. Вышгород, район Киева.
Весна – лето 1181 года
Воин живет мало. Жизнь воина – это сама война, мир – летаргия. И если собрать все время, проведенное воином на поле брани, то окажется, что жил воин даже не годы, а недели, возможно – дни.
Многочисленные сражения приучили князя Игоря Святославича к почтению в обращении с холодным оружием, особенно с саблей. Да, она легче традиционного прямого русского меча, и неопытным воинам часто казалось, что и освоить искусство сабельного боя тоже легко. Хорошему воину сабля действительно верный помощник. Именно помощник: кто в своем уме посмеет назвать этот совершенный инструмент убийства в женском роде. Женщина дает жизнь, смерть – прерогатива мужчин.
Но дружинник, мчавшийся сейчас на князя, явно не умел не то что сражаться, но и держать саблю. Он плотно обхватил рукой деревянные накладки рукояти, продолжая бешено вертеть клинком над головой. Сабля обманчиво легка. Несколько минут подобного рода упражнений, и кисть устанет, запястье потеряет гибкость, а в бою это грозит гибелью.
Поединка не получилось. Первый же удар сабли князь Игорь принял на окованный железом край щита. Затем, когда звенящий от негодования клинок отлетел в сторону, вытянутой нижней стороной того же щита выбил из седла потерявшего равновесие дружинника.
Княжеский конь привычно переступил упавшее на землю тело. Дружинник был без сознания, но жив, и, возможно, проживет еще долго, если хватит ума научиться выбирать оружие и противников.
А вот хан Кончак своего противника щадить не собирался. Половец едва уклонился от громадного копья, наставленного на него киевским боярином. Из-под копыт венгерского иноходца, которого Кончак резко увел в сторону от противника, полетела сухая земля с клочьями травы. Хан гортанно крикнул что-то явно раздраженное и одним легким взмахом перерубил поводья боярского скакуна. Киевлянин покачнулся в седле, и это было последнее, что он сделал при жизни. Сабля Кончака срезала кожаные ремни, удерживавшие шлем на голове боярина; дальше лезвие перерубило кадык и лишь на мгновение приостановило свой страшный путь, встретившись с позвонками, крепившими череп к скелету. Но и кость не смогла удержать булат, закаленный век назад арабским мастером. Голова киевского боярина слетела наземь, тело же осталось сидеть в седле. Из шейного обрубка нехотя, толчками потекла кровь, залившая вскоре богатые золоченые доспехи. Кровь попала на коня, тот поднялся на дыбы и скинул свою жуткую ношу.
Схватка началась и закончилась. Мгновение жизни воина прошло и замерло; для Игоря и Кончака в ожидании повторения, для киевского боярина навсегда. Несколько дружинников из киевской сторожи, погоняя коней плетьми и новомодными шпорами, поднимали вдалеке иссохшую вышгородскую пыль.
Свистнула стрела, пущенная вслед беглецам.
– Кто озорует? – рассердился князь. – Стрелы для дела беречь следует, а не в облака метать, Дажьбога сердить!
– А цто такого? – раздался молодой голос. По цокающему выговору сразу можно было признать одного из новгородцев, приведенных Игорем на помощь своему двоюродному брату Святославу Всеволодичу, которого коварные Мономашичи вознамерились изгнать из Киева. – Стрела-то не боевая, с костяным наконечником. Мы на Волхове такими белку бьем.
– Так то не белка.
– Вижу. Разве может зверь так резво бегать?
Новгородцы захохотали, оценив незамысловатое сравнение, князь Игорь тоже улыбнулся, не удержавшись, и только хан Кончак продолжал оставаться серьезным. Обтерев саблю о подошву сапога, он наконец убрал ее в ножны, снял шлем, пригладил густые светлые волосы, которые действительно напоминали стог половы-соломы, как подумалось князю, и сказал, обращаясь к Игорю:
– Видишь, князь, что усобица с вами делает? Русский со зверем лесным человека сравнить может, и нипочем.
Игорь проглотил обиду. Возражать не хотелось. Конечно, можно было и поспорить, напомнить хану о половецких племенах, перешедших на службу русским князьям и отрабатывавших земли и серебро пограничной службой и войной с соплеменниками. Можно было расспросить Кончака и об его отношении к хану Кобяку, тоже прибывшему в войско Ольговичей. Оно шло, клещами охватывая мятежный Киев, город, в котором засел князь Рюрик Ростиславич, один из многочисленных потомков ненавистного Владимира Мономаха, оттеснившего не по закону, а по праву силы и подлости от великокняжеского престола семейство князя Олега Святославича, внуком которому приходился князь Игорь. Можно помянуть и Гзака, собравшего вокруг себя как своих, половцев, не желавших над собой ханской власти, так и русских преступников, так называемых бродников, бежавших от закона в Половецкую степь и живущих там грабежом купеческих караванов.
Но вести разговор на уровне новгородского торжища – «Кто вор? Это я – вор?.. Да сам ты вор!» – было не по-княжески. Игорь еще раз взглянул в сторону, куда скрылись киевские дружинники, и сказал:
– Пора возвращаться. Где передовой отряд, там жди и основное войско.
