Мы дружно уставились на него, старший закатил глаза, и решительно дёрнув своего помощника за рукав, официальнейшим голосом вновь испросил разрешение покинуть помещение.
Я взглянул на командира, но тот закашлялся и нагнулся будто бы за упавшей ручкой. Подозрения мои, превратились в уверенность, на должность младшего политрука нам сплавили, какое-то чудо.
— Идите, — разрешил я, — очень надеемся на вашу помощь. В том числе, и, с портретами.
Влетевший в открытую дверь, младший лейтенант, чуть не столкнулся с комиссарами, но увернувшись, обратился к капитану:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту?
— Обращайтесь.
— Товарищ старший лейтенант! Командир первой роты Полесского добровольческого батальона, младший лейтенант Коломыец по вашему приказанию прибыл!
Я вопросительно взглянул на комбата и, дождавшись его кивка, ответил:
— Товарищ младший лейтенант. Вам поручается ответственное задание. Завтра в девять ноль-ноль вы, со своей ротой заступаете на охрану железнодорожного и автомобильного мостов через реку Припять. Так что приказываю, подготовить караулы, назначить старших, оборудовать места отдыха, организовать горячее питание и обязательно создать рубеж обороны. Особое внимание уделить, противовоздушной обороне и, особенно, противодействию возможному десанту врага.
Бедняга ротный впал в прострацию. Я его понимал, надо же выполнять приказ с бандой безоружных ополченцев, которых только-только удалось пересчитать и распределить по взводам и отделениям.
— А когда мне это сделать? — Совершенно по-детски спросил Коломыец.
— Вчера! — прорычал я и уже спокойней добавил, — Вот наши комиссары помогут мобилизовать коммунистов. Товарищ Сталин, говорил, что нет таких крепостей, которые бы не одолели большевики. Так что думаю, что к девяти ноль-ноль, у вас все будет готово. Выполняйте.
В полной растерянности, младший лейтенант повернулся и шагнул к двери.
— Отставить! — уже всерьез рассердился я. — Вы что, так быстро устав забыли?
Комроты встрепенулся:
— Разрешите идти?
— Идите, — ответил капитан, и с любопытством посмотрел на меня. Вслед, за младшим лейтенантом, вышли и политработники. Комбат, поднялся из-за стола, налил себе воды, и запил какой-то порошок. Потом вновь уселся, взглянул на меня, перевёл взгляд на окно и негромко сказал, ни к кому не обращаясь:
— Ливицкий категорически запретил вас о чем-то расспрашивать, Строков пугал Колымой, а Бабына, кум мой, только закатывал глаза и очень ругался. Интересный вы человек, Алексей Юрьевич, сразу видно военную косточку. Только вот, петлицы у вас явно не те, раньше на них, как мне кажется, совсем другие геометрические фигурки были? Впрочем, я вас, ни о чем не спрашиваю. Мало ли что, может прийти в голову старому больному человеку. Меня зовут, Архип Иоанович и, давайте вернемся к нашим делам.
Впрочем, делами мы занимались совсем немного. Все, что можно было сделано и, когда Абрамзон явился с докладом, ему была поставлена четкая боевая задача. Достать закуску, пригласить политрука и, принести четыре стакана. Впрочем, Мойшу или Моисея Самуиловича, если официально, таким пустяком испугать было трудно. О чем он и заявил, через пять минут явившись с сумкой и, начиная сервировать стол. Но, перед этим, комроты-два получил приказ отдыхать, назначив наряд. Утром мы, решили отправить его роту на охрану мостов, потому что от первой роты после бессонной ночи толку будет мало. Пока, мы еще в тылу, людей нужно беречь. Вечернюю сводку мы слушали в тишине. Ровный голос Левитана спокойно говорил о фронтовых делах, а я вслушивался в его интонации. Нет, ничего. Но я помнил, и знал, что через несколько месяцев этот голос, что навсегда остался символом Совинформбюро, будет дрожать от радости, сообщая о разгроме немцев под Москвой. И через несколько лет, звенящий, бесконечно счастливый голос торжественно скажет о капитуляции Германии. Это будет, но пока:
«В течение двадцать первого июля развивались упорные бои на ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ и НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях.
На остальных участках фронта крупных боевых действий не велось.
Наша авиация действовала по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации.
В течение двадцатого и двадцать первого июля немецкие самолёты дважды пытались совершить налёт на Ленинград, но, будучи перехвачены заградительными отрядами нашей авиации, не сумели достигнуть района Ленинграда.
При первой попытке прорваться к Ленинграду сбито одиннадцать немецких самолётов, при второй попытке сбито восемь немецких самолётов. При этом мы потеряли четыре самолёта».
Мойша накрыл стол, и попытался уйти, но комбат остановил его.
— Садись с нами Моисей Самуилович. Ты, теперь у нас зампотылу, так что думать вместе будем.
— Так то ж, товарищ капитан. — растерянно протянул Абрамзон, — Вы ж тут командиры, а я-то сержант.
— Сядь, Мойша! Не ребенок, сам знаешь, что ни я, и никто из нас, тебе даже «кубик» дать не можем. А вот, работу мы тебе дадим, и если зам мой чего забудет, то напомню.
— А я прослежу, — поддержал политрук, с интересом приглядываясь к пустому пока стакану.
Моисей стал возиться с сургучом, стараясь освободить пробку полностью, а мы запалили огарок свечи, и выключили свет. Открыв окно капитан, с удовольствием вдохнул воздух.
— Эх, хорошо-то как… Только вот война, будь она неладна.
Что-то дернуло меня, и я прочитал вслух:
Падут белые снеги,
Как по нитке скользя,
Жить, да жить нам на свете
Да наверно нельзя…
— А дальше, что? — с интересом спросил Абрамзон.
— Не помню, — попытался отмахнуться, но все наседали всерьез, и я рассердился: — Ну, действительно не помню, где-то прочитал, врезалось в память эти строчки, и все.
— Ладно, — махнул рукой Шнитко, потом разлил по пол-стакана, — За победу!
Мы выпили залпом, и потянулись за закуской. Каптернаус постарался, на славу. Сухая колбаса, крабы, свежие огурчики, одним словом, хорошо жить на белом свете. Мойша набулькал по второй, но комбат, недовольно проворчал:
— Куда частим? Не на работе же, проверки не будет. Курите, если хотите.
Я закурил, Мойша сначала отказался, но получив приказ и «Казбек» успокоился. Мы задумчиво дымили, а капитан делился своими заботами.
— Дела у нас далеко не блестящие. Вся молодежь призвана в армию, а те кого не призвали, ушли в истребительные отряды. Нам-же достались те, кто воевал еще в Гражданскую, или вообще винтовку в руках только на сборах держал. И мы тоже командиры не ахти какие. Один только Алексей Юрьевич у нас, военная косточка. Да и комиссар у нас настоящий. На гражданке в МТС комиссарил. Так ведь, Илья Григорич?
