— Может, экс сделать? — подал кто-то голос.
— Петросовет против эксов, а против него не попрешь.
Тут я просто не мог молчать.
— Ребята, среди вас есть тот, кто может на своем предприятии поднять рабочих на забастовку?
— Я могу. — Отозвался белокурый крепыш Андрей.
— А что там у вас за дела?
— Так вроде выгодный заказ получили.
— Начинай мутить забастовку.
* * *
Управляющий заводом Николай Антонович Волобуев находился в очень раздраженном состоянии. Нет, ну вот что в самом деле происходит? Получен хороший заказ, за который уже взятку заплатили сто тысяч. А тут намечается забастовка. Если завод встанет, убытки будут просто чудовищными. И тут в дверь вошел странный, очень загорелый человек в черном костюме.
— Добрый день. Я представитель профсоюза «Индустриальные рабочие мира».[20] Мне ваши рабочие доверили представлять их интересы.
— Мы выставляем вот такие требования. Гость протянул бумагу.
Волобуев прочитал и схватился за голову. Рабочие требовали всего и сразу.
— Но вы ведь понимаете, что это невозможно.
— А вы вот это им объясните. Рискните. — усмехнулся гость.
Что-то в повадке визитера было не то. Он явно чего-то ждал.
Волобуев вздохнул и спросил:
— Сколько вы хотите?
— Пятьдесят тысяч. Наличными. И прямо сейчас.
* * *
Деньги я получил. Даже на пять тысяч больше. Лишнюю пятерку я без комплексов распихал себе по карманам. В конце концов, я не нанимался бороться за рабочее дело за бесплатно. Пятьдесят штук мы располовинили между местным профсоюзом и анархистами. Более всего я боялся, что у ребят сорвет крышу от таких денег. Но ничего, всё было нормально.
Тут различные встречи случаются
Скучно, господа. Ну, вот, вроде деньги есть. И работа имеется. По протекции Михаила я стал писать в «Петербургский листок», там мои статейки регулярно выходили. Но… Анархисты — это как-то не очень интересно. А дела-то раскручиваются веселые. Надо внедряться в большевики. Но вот просто так идти не очень хотелось. Набегаешься, пока считаешься салагой. А значит — надо как-то себя зарекомендовать… Есть одна мысль. Только надо с Михаилом поговорить.
Я притащился в особняк Кшесинской. Охрана тут была вообще никакая — я вот так просто проперся и никто меня не остановил. На втором этаже я встретил знакомого, Андрей его звали. Это был большевик, с которым мы встречались на заводах.
— Здорово! Что ты у нас тут делаешь?
— Есть дело. Против вашей партии задумана провокация. А мы ведь, в конце концов, одно дело делаем. С кем тут у вас можно по этому поводу поговорить?
Антон повел меня по дебрям особняка. Перед одной дверью он остановился.
— Погоди, я зайду и о тебе расскажу.
Он зашел к комнату и вскоре вышел.
— Заходи.
Я зашел. За столом сидел Иосиф Виссарионович Сталин.
Конечно, он был не таким, как на бесчисленных портретах, но и его фотографии данного времени я видал. Ну вот, теперь я настоящий попаданец, встретился со Сталиным. Правда, про командирскую башенку на Т-34 ему рассказывать пока не стоит.
Сталин закурил папиросу. Да-да, никакую не трубку — и повел беседу.
— Здравствуйте. Меня зовут Иосиф Виссарионович. Я редактор газеты «Правда». А вы — анархист, Сергей Александрович Коньков по кличке Американец. Который подарил всем нам очень хорошую песню. А также выдоил из заводчиков пятьдесят тысяч рублей. Вы способный человек.
Так, информация у товарища Сталина неплохо поставлена. Судя по всему, он не только газету редактирует.
— Так песня не моя. А насчет этих денег… В САСШ это называется профсоюзный рэкет и это дело достаточно распространено.[21]
— Да мы тоже в 1905 году подобным занимались. А вы какого толка анархист?
— Я вообще-то не совсем анархист. Просто в САСШ таких, как вы, большевиков, нет. Социалисты — это соглашатели, вроде здешних меньшевиков. Нет, среди социалистов тоже есть хорошие ребята, но они — невлиятельное меньшинство. Так что пришлось идти в анархисты.
— Да, это бывает, — сказал Сталин и помолчал. Возможно, он услышал в моем ответе что-то своё. Я всегда подозревал, что Сталин пошел в большевики не от любви к марксизму, а потому что больше было некуда.
— Мне передали, что вы хотите рассказать что-то важное для партии.
— Да. Мы все революционеры и занимаемся одним делом. Так что удар по вам — это удар по всем. Вы наверняка знаете, что я журналист. Так вот по нашим каналам, я узнал, что готовится провокация. Нечто вроде дела Мясоедова.[22]
— Владимира Ильича Ленина обвинят в шпионаже в пользу Германии.
Сталин явно напрягся. Видимо, он тоже по своим каналам что-то знал.
— И когда, вы думаете, это случится?
— Тут я точных сведений не имею, но ведь можно рассудить логически. Они дождутся выгодного случая.
— А какой, вы думаете, может быть случай?
— Никто не скрывает, что Временное правительство готовит наступление на фронте. И ни для кого не является тайной, что оно нужно только как отработка долгов перед западными партнерами.
— Цинично, но верно, — усмехнулся Сталин.
— Наступление провалится. Вы не хуже меня знаете, какие настроения на фронте. Солдаты умирать не пойдут. В Питере на улицу выйдут возмущенные рабочие. Настроения сейчас на заводах крайне радикальные. Я знаю, я только вчера там выступал. И вот представьте, рабочие массы придут к вам вот сюда. Направить их нетрудно, для этого хватит нескольких провокаторов. И что вам останется? Если вы откажетесь их возглавить, то, как говорят японцы, потеряете лицо. Если согласитесь — то станете мятежниками и вас можно за это привлечь. А вот тут-то и всплывут сведения про немецкую разведку. Сами понимаете…
Сталин некоторое время прокручивал информацию. Потом он внимательно поглядел на меня.
— Сергей Алексеевич, но мы ведь пришли не только для того, чтобы нам это сообщить…
Вот усатая зараза! Просчитал меня. Не зря он выбился в Вождя и учителя.
— Да именно так. Как говорится в одной английской балладе «Не нападенья надо ждать, а первому напасть». Надо развернуть кампанию в прессе. Вот примерное содержание статей.
Я протянул Виссарионовичу текст статьи. Он удивленно поднял брови — в это время машинописью мало кто владел, так что печатные черновики были не приняты. Погрузился в чтение и несколько раз хмыкал. Вообще-то Сталин не соответствовал знакомому по литературе образу бесстрастного человека. То ли мемуаристы приврали, то ли он ещё этим не овладел.
