Мы расселись и направились в аэропорт. Вот опять улетаем за границу. Но в этот раз ненадолго. Мои женщины на заднем сидении что-то обсуждали, а я давал последние ЦУ Димке по поводу приезжающих завтра англичан. Было видно в зеркало заднего вида, что Солнышко очень хотела спросить, чем закончился разговор с Серёгой и я решил её не томить.
— Я Серёге при Ирке рассказал, что я у французов выбил зарплату побольше, добавил про гостиницу и сказал, что утром ноты мне написали сотрудники Ситникова. Первые две новости их очень обрадовали, а вторая спустила их с небес на землю. Я думаю, что они поняли, что в Серёге я сейчас вообще не нуждаюсь. А когда у нас появятся свои звукозаписывающие студии, то надобность в нём может полностью отпасть. Так что пусть решают, кто кому больше нужен.
По дороге Маша рассказала, как она вчера раздавала с ребятами цветы после концерта и как все девчонки ей завидовали. Домой она опять принесла с собой охапку цветов и мама снова радовалась её успеху. И сегодня утром в школе все к ней подходили и поздравляли с прекрасным дебютом.
Вот и Шереметьево с уже знакомой «рюмкой» показался. Я знал, что французы свой аэропорт де Голля называют «шайбой» из-за его формы. Получается, что мы вылетим из «рюмки», а прилетим в «шайбу». Я улыбнулся и рассказал своим пассажирам эту забавную мысль. Они тоже заулыбались. В аэропорту нас сопровождали все наши фанаты и донесли багаж до VIP зала, где мы его и сдали на стойке регистрации багажа. Все на нас смотрели радостными от узнавания глазами, некоторые даже помахали нам руками. Это вам не общий зал, здесь люди солидные и представительные летают. Я показал через огромное стекло наш маленький самолётик, который казался действительно маленьким по сравнению с обычными пассажирскими авиалайнерами.
— Вот это наш Falcon 10, — объяснил я прилипшим к стеклу ребятам. — Через три часа мы будем уже в Париже.
— Какой красивый, — сказала восхищённым голосом Маша. — Такой маленький и беленький. И всего три иллюминатора с одной стороны.
— И ещё три и дверь с другой.
Потом мы попрощались и двинулись втроём в «рюмку» по стеклянному переходу, расположенному на трехметровой высоте. Там мы прошли паспортный контроль и спустились прямиком к самолету. Ребята всё так же стояли у стекла и махали нам руками. Мы тоже им помахали в ответ и обошли самолёт со стороны кабины пилотов. В него в этот момент грузили наш багаж в багажное отделение, расположенное в хвосте самолёта. Мы подошли к откинутой двери-трапу, или как её ещё называют бортовому трапу, где нас приветствовал второй пилот. Говорил он по-французски, поэтому я перевёл его слова Солнышку и Серёге.
Первой, как и положено, я пропустил вперёд свою подругу, потом показал Серёге рукой, что сейчас его очередь. А затем я поднялся сам. Слева в кабине пилотов был виден капитан этого чудо-самолёта, который тоже поздоровался с каждым из нас. Я ответил за всех на французском и повернулся направо, где был расположен довольно удобный салон. Очень уютно и комфортно. Слева был расположен двухместный диван, а справа одно кресло. Дальше были два кресла и диван со столиком. Всё было из светлой кожи, поэтому салон визуально казался просторнее.
Солнышко села в ближайшее от входа кресло, я рядом с ней на диван, а Серега ушёл в конец салона и тоже расположился на втором диване. У нас у каждого была с собой ручная кладь в виде сумок, которую мы поставили на пустующие кресла. Второй пилот сказал, что через три минуты мы вырулим на взлетную полосу и отправимся в полёт. Так, я теперь буду работать для всех своих ещё и переводчиком. Но второй пилот, который представился Жаном, поняв, что только я понимаю и говорю по французски, перешёл на английский и повторил свои слова. Вот и славно, мне меньше болтать придётся.
Затем Жан закрыл верь с трапом и ушёл в кабину пилотов. После чего у самолёта заработали два турбореактивных двигателя и мы тронулись с места. Потом был короткий разбег и отрыв от земли. При наборе высоты я почувствовал, что угол тангажа был довольно большим. У советских пассажирских самолетов типа ТУ-154 и ИЛ-86 он был около 15 градусов, у «Боингов» около сорока, а здесь ещё больше. Нас даже вдавило в кресла, но не сильно. Я был рад, что еще прошлый раз смог избавить Солнышко от боязни полетов и теперь она не боялась летать. Правда, пока самолёт взлетал, она опять взяла меня за руку, но потом отпустила. Гула двигателей было практически не слышно, видимо, была сделана хорошая звукоизоляция салона.
Я подошёл к Серёге и отдал ему чек.
— Спасибо, — сказал друг, — и ещё раз извини.
— Проехали. Решение, с кем ты, остаётся за тобой.
— Я понял. Я хочу быть с вами, но Ира меня, как будто, околдовала.
— Ничего. Отдохнёшь от неё и подумаешь спокойно. Смотри, я захватил с собой ноты нашей новой французской песни. Вот кассета, которую мы с Солнышком записали сегодня утром. Послушай и мысленно сам её проиграй в голове. Подумай, что можно улучшить. Вся музыкальная аппаратура будет твоя, будем делать, как делали в Лондоне. Поэтому я на тебя рассчитываю.
— Я не подведу и всё сделаю.
Под мерный гул двигателей хотелось спать и я удобно расположился на диване. Солнышко перебралась ко мне и мы, обнявшись, уснули. Проспали мы, по моим золотым «Ролексам», минут двадцать пять. Вот и хорошо. Я утром вымотался, а у нас ещё концерт, только на этот раз не в московской «России», в парижской «Олимпии». Мари намекнула, что там будут высокие гости. Понятно, что приедет президент с женой и дочерью.
Чуть позже вышел из кабины второй пилот и предложил нам сандвичи и сок. Получается, Жан выполнял ещё и обязанности стюарда. Если брать на борт ещё и стюардессу, то её просто некуда будет посадить. Не, ну если она была бы симпатичная, как Мари, я бы разрешил ей посидеть у себя на коленках. Но не при Солнышке же это делать. Так что Жан, вместо стюардессы, принёс нам запакованные бутерброды и апельсиновый сок в пакетиках. Про него я песню писать не буду. Вот о стюардессе по имени Жанна я прошлый раз написал, а про её мужской вариант в лице стюарда Жана это сделать не получится. Хотя у Розенбаума есть песня «Месье Жан», но она к самолетам не имеет никакого значения.
Легкий перекус пошёл хорошо, а потом нам принесли круассаны и горячий кофе. Мы все расположились за столиком в хвосте, где сидел Серега и спокойно болтали. Судя по другу, он полностью отошёл от недавней встряски и даже повеселел. Песня наша ему понравилась и он её переодически негромко напевал. Ничего, скоро вся Франция её будет напевать, а за ней и весь мир. Я всем рассказ более подробно, что нас ждёт и мы обсуждали, как мы будем выступать в Париже. Потом разговор плавно перешёл к вопросу о том, кто и что себе купит в Париже. Я на эту тему ещё не думал, поэтому отболтался, что определюсь на месте. У меня дел выше крыши, одни переговоры по типографии кучу времени отнимут. А дай-ка я это всё на торгпредских свалю, чего мне свою дворянскую голову всякой спецификой, далекой от музыки, забивать. Суслов сказал их подключать, вот и подключу.
Была у меня мысль снять ещё клип на песню «Tu es foutu». Там ничего сложного нет. Едет белый кабриолет и мы сидим в нём вдвоём. Я сижу за рулём, а Солнышко в это время поёт. А потом мы плывем на катере, где уже Солнышко за штурвалом и собирается меня, якобы, связанного утопить за измену. Только для того, чтобы его снять, нужно к морю лететь. То есть нужен Côte d'Azur, сиречь Лазурный берег Франции. А это Канны и Ницца. И где на всё это время мне найти? Так, нам Жан сказал, что полётное время составит два часа пятьдесят минут, минус один час разницы между Москвой и Парижем.
— Попрошу минуту внимания, — обратился я к своим товарищам по группе. — Переводим часы на час назад и получается, что через полчаса мы должны прилететь. Ну вот. Могу вас ещё обрадовать. Мне дополнительно утром сообщили, что нас в аэропорту будет встречать Стив.
— Вот это здорово, — воскликнула Солнышко. — Он специально из-за нас прилетит?
