— Лошадь готова! — просунув голову в приоткрытую дверь, сообщил Долговязый Шарль.
Наверное, торопился, как мог. Каждая лишняя минута стоила ему денег.
Капитан жандармов налил себе еще вина и выпил залпом, после чего мы вышли во двор. Сев на лощадей, поскакали в ту сторону, куда уехал вчера сеньор де Люд. Туда вела новая, мощеная дорога шириной метра четыре. По пути мы обогнали несколько арб и повод, которые везли кирпичи и обтесанные камни.
Плесси оказался замком нового типа. Я называю такие «замок-дворец». Точнее, дворцов два. Каждый защищен рвом с подъемным мостом и валом с палисадом. В первом дворе, проходном, по бокам два крыла из двухэтажных каменных построек, соединенные стенами с воротами. По словам командира жандармов, в нижних этажах и полуподвалах располагались хозяйственные помещения, в том числе большая конюшня, псарня и сокольня. На вторых этажах жили придворные, слуги и охрана из французских жандармов и лучников. По двору разгуливали борзые в кожаных ошейниках, украшенных золотыми заклепками. Наверное, когда король охотился на оленей, крестьяне охотились на его собак. Второе здание было из трех крыльев, а с четвертой была стена с воротами, через которые мы въехали. Здесь тоже в полуподвалах были служебные помещения: кухня, кладовые, погреба, в том числе и большой винный. В правом крыле жили советники, самые приближенные слуги короля и герцог Людовик Орлеанский, кузен и зять короля. По словам командира жандармов, король имел основания всегда держать этого родственника на виду. В центральном, с башнями по бокам, острые шпили которых заканчивались позолоченными крестами, помещались охранники шотландцы — традиционные союзники французов. Король жил в левом крыле, в трех комнатах на втором этаже. Над входом в крыло была стеклянная галерея. Наверное, чтобы видеть, кто заходит. Подозреваю, что король Людовик Одиннадцатый не понаслышке знает, что такое мания преследования. По двору разгуливали с десяток павлинов. Красивые птицы. Жаль, голос мерзкий. Видимо, когда раздавали голоса, павлины стояли в очереди за яркими перьями. Построено это всё было недавно. Везде валялись камни, кирпичи, бревна, высились кучки песка и извести. Сейчас вокруг обоих строений возводили стену с башнями.
Возле вторых ворот несли службу десятка два шотландцев, вооруженных короткими пиками и мечами. Одеты охранники одинаково, в бело-синие сюрко поверх кирас и синие килты длиной ниже коленей, до сапог из мягкой светло-коричневой кожи. Они предложили мне спешиться и отдать кинжал, а жандармам возвратиться к себе. У входа в левое крыло стояли еще с десяток шотландцев, На первом этаже меня обыскали, после чего провели по широкой и красивой лестнице на второй. Обстановка во дворце была не бедная, но и не королевская. Разве что гобелены на стенах дорогие. Сюжеты религиозные. Я не большой знаток Библии, но не удивлюсь, если узнаю, что вся она передана в гобеленах. К вопросам религии люди Средневековья подходили по принципу «чем больше, тем лучше». И грешили так же много. В комнате, где за низким столиком возле окна трое мужчин, безоружных и явно не военных, играли в карты, обмениваясь не словами, а жестами, довольно оскорбительными, а четвертый, Жан Дайон, стоял рядом и, ухмыляясь, наблюдал за игрой, сопровождавшие меня два шотландца остановились. На моем бывшем работодателе на этот раз был ярко-зеленый дублет из дорогой шелковой ткани, сиреневые шелковые чулки и черные тупоносые башмаки с золотыми пряжками в виде летящих птиц.
— Можете идти. — сказал сеньор дю Люд шотландцам, после чего обнял меня за плечи, как старого друга: — Я же говорил тебе, что мы еще встретимся! — и прошептал мне на ухо: — Надеюсь, ты не забудешь, кто тебе помог?!
— Не забуду, — шепотом пообещал я.
Услышав то, что хотел, Жан Дайон отпустил меня, подошел к темно-коричневой и покрытой лаком, резной двери, ведущей в соседнюю комнату, тихо приоткрыл, потянув за позолоченную рукоятку, и сказал кому-то внутри:
— Он пришел. — затем, повернувшись ко мне, пригласил: — Заходи.
Я вошел вслед за сеньором де Людом в соседнюю комнату. Она была раза в два больше предыдущей и настолько же темнее, потому что окно было почти полностью закрыто плотными темно-красными шторами. Складывалось впечатление, что здесь уже наступил вечер. На стенах шпалеры с изображением молодых дам. Они были одеты, но что-то, может быть, моя извращенная психика, придавало им фривольность. Так зарождалась порнография. Под потолком — две большие позолоченные клетки. В одной скакали, напевая, лимонные канарейки, а во второй сидел на позолоченной жерди большой серый попугай с загнутым, черным клювом и пурпурно-красным хвостом. Если не ошибаюсь, это жако. У дальней глухой стены за широким столом, причем не во главе его, а посередине длинной стороны, сидел мужчина лет пятидесяти, полный и невысокий, с длинным мясистым носом, по обе стороны которого располагались глаза, казавшиеся в сравнении с ним непропорционально маленькими. Взгляд изучающий и недоверчивый. Рот тоже казался меньше, чем был на самом деле. Обвисшие щеки и вялый подбородок выбриты. На голове надета красно-коричневая фетровая шляпа с загнутыми вверх короткими полями, обрезанными спереди. Тулья была со всех сторон обвешана многочисленными образками и крестиками из дерева и кости. Ладно бы украшенными драгоценными металлами и камнями, а то ведь простенькими, дешевыми, которые продают возле каждой церкви в свечных лавках. Черные волосы были длиной до плеч. Одет в темно-красный дублет из тонкой шерсти. Грудь и плечи подбиты, благодаря чему мужчина кажется массивнее. Рукава сужены на запястьях. Никаких украшений, даже перстня-печатки нет. Пухлые руки, в отличие от неподвижного лица, суетливо перемещались по столу, дотрагиваясь до предметов на нем: книг, свитков, листов бумаги, серебряной чернильницы и серебряного высокого стакана с пучком гусиных перьев. Руки жили собственной жизнью, не зависящей от вроде бы спокойного тела. Если бы я встретил этого человека на улице, то не поверил бы, что это король, но двое придворных, наряженных в украшенные горностаем дублеты из дорогого красного и синего бархата, которые стояли по обе стороны стола, смотрели на сидевшего с собачьей преданностью и всем своим видом советовали мне поступать так же.
Я поклонился, как Жан Дайон. Не люблю это делать, поэтому и стараюсь держаться подальше от коронованных особ.
Кроль Людовик Одиннадцатый хмыкнул и воскликнул радостно:
— Я тебя не таким представлял!
Могу себе представить величину его самомнения, если ошибки начинают радовать.
Черт меня дернул произнести:
— Взаимно.
Людовик Одиннадцатый весело засмеялся. Наверное, ему нравилось быть не похожим на короля.
Он лукаво посмотрел на меня и сказал:
— Я собираю образа святых. Нет ли у тебя случайно святого Мартина?
— Увы! Не стал покупать его, — ответил я, и опять черт дернул меня добавить: — Не знал, что вы в доле.
Король с приоткрытым ртом уставился на меня, то ли всё ещё осмысливая услышанное, то ли уже решая мою судьбу. По тому, как накалилась атмосфера в комнате, я догадался, что его холуи готовы вмиг порезать меня на куски. Для этого у них есть кинжалы. Хотя, скорее всего, мне разрешат выйти из комнаты, а порубят топором на городской площади за покушение на монарха.
— А ты дерзок, иноземец! — молвил король Людовик тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Умен и дерзок, — продолжил он немного мягче. — Мне такие нравятся. — После чего пожаловался на жизнь совсем уж доверительным тоном: — Такова доля государя — отвечать за грехи всех своих подданных. Кто бы что ни сделал в моей стране, виноват всегда я.
Прямо-таки «пред всеми людьми за всех и за вся виноват».
— Пойдешь ко мне на службу? — спросил король, внимательно глядя мне в глаза.
— Разве умный человек откажется от такого предложения?! — улыбнувшись, ответил я вопросом.
— Как сказать! — хмыкнув, произнес Людовик Одиннадцатый. — При выполнении некоторых моих заданий можно остаться без головы.
