А я повернулся к зрительницам:
— Ну, а вам, девочки, хана вам пришла. Это я вам обещаю.
Глава 8
Глава восьмая. Пустое место.
Следующий день был выходным. Весь предыдущий вечер дежурства прошел в пустой беготне и писанине. Хорошо, что Олег, впрочем, не проявляя инициативы, но помог в оформлении бумаг. Ну, а сегодня, с утра, я опять на работе. Вернее, не на работе, а в зоне вверенного мне поста. Одетый а-ля «мы из Пичуговой», в старых кирзовые сапоги, в которые заправлены темные застиранные брюки, черную шапку «петушок» и серую фуфайку, я стоял на высокой площадке перед ЦУМом, никому не интересный, и пил из горла «Мартовское» пиво. Пиво было теплым и противным, я делал вид, что пью и думал, почему пиво, купленное с рук у бабки, на улице, в марте, теплое? Причем, бабка была замершая, а пиво теплым. Либо замершей бабке заботливый внучок постоянно подносит новые порции товара из теплой квартиры, либо бабка подогревает пиво, чтобы у покупателя горло не заболело? Так и не придя к определенному выводу, я вернулся к функции наблюдателя. Многочисленные прохожие пробегали мимо меня, спеша в тепло магазина, чуть не снося меня своими плечами, такой я был малозначительный и неприметный в своем «колхозном» облачении. Мимо меня прошла группа крепких парней, одетых примерно также, как я. Бросили на меня взгляд, но брезгливо сморщились, и прошли мимо. Очевидно, поняли, что их насущные финансовые потребности удовлетворить я не смогу, а отбирать у меня пиво — хлопотно и долго. В пятнадцати метрах ниже и справа от меня ударно работала бригада Азы почти в полном составе. Только, вместо жующего сопли цыганенка, вокруг барышень крутилась девочка лет десяти, в тонкой болоньевой куртке неопределенного цвета, с вырванным «с мясом» боковым карманом, из дырки которого торчала розовая матерчатая сумка. Периодически, по команде старших, девочка бегала в ЦУМ, откуда волокла розовую сумку уже наполненной. Цыганки становились в тесный кружок, набивали свои многочисленные рейтузы и кофты пачками курева, и вновь продолжали бойкую торговлю. Народ подходил каждые пару минут, кто-то покупал, не торгуясь, кто-то отходил с возмущением. Государственная розничная торговля городских курильщиков не баловала ни качественно, ни количественно. В оптовом звене торговых баз сигареты скупали мои подопечные, а то, что иногда попадало в магазины, исчезало под напором предприимчивых пенсионерок, с утра совершающих свои «кровавые» набеги на торговые точки. Поэтому, в последнее время в табачных отделах я видел только кубинские сигары, стоимость которых начиналась от полутора рублей, и кое-где лежал еще табак «Капитанский» по четыре рубля за упаковку. Я хотел сунуть недопитую бутылку в переполненную мусорную урну, но тут же сзади выдвинулась сморщенная рука, торчащая из рукава фуфайки такого же, как у меня цвета:
— Не выбрасывайте¸ пожалуйста.
Получив бутылку, пожилой мужчина, одетый бедненько, но чистенько, одним глотком влил в себя содержимое, удовлетворенно икнул, зачем-то заглянул в бутылку, после чего сунул ее в видавшие виды авоську кирпичного цвета и шустро двинулся в сторону киоска по приему стеклотары, недавно избитого Олегом. Я же нырнул фойе ЦУМа, вызвав своим затрапезным видом презрительное фырканье парочки студенток, одетых в холодные, но ужасно модные полушубки из козлика, хотя я вежливо придержал перед девчонками тяжелую дверь. Наверное, с маскировкой, я, все-таки, немного перегнул. Пройдя через первый этаж, я затаился между бежевых, облицованных плитками ракушечника, колонн площадки между этажами. Маленькая цыганка не заставила себя долго ждать. Войдя в магазин, она весело прыгая по ступенькам, проскакала мимо меня, нырнула в огромный отдел женской одежды, сунула руку в ряд безликих, тоскливо-коричневых женских пальто, с безобразно торчащими во все стороны жестким ворсом, воротниками из нутрии, висящих на огромной вешале, вдоль окна. Вытащив из кучи мешков, по недоразумению обозначенных на ценнике «пальто жен зимнее» большой мешок, девочка начала деловито наполнять свою розовую сумку новой партией товара, затем спрятала мешок обратно, и побежала наружу. Две молоденьких продавщицы, стоящие возле кассы, проводили девочку злыми глазами, но как я их прекрасно понимаю, скандалить с цыганками, девушки остерегались.
Вторая бригада цыганок, торгующая никотином на ближе к Вокзалу, хранила свои сигареты у гардеробщицы парикмахерской. Шустрая бабка, с любезной улыбкой, выдавала посланнице этой бригады табачные изделия из больших целлофановых пакетов, спрятанных под прилавком. Причем, обычных посетителей бабка встречала без тени улыбки, вот что рыночные отношения делают.
Часа через три моих блужданий, я решил передохнуть, ноги уже гудели. Хотелось вернуться домой, растянуться на матрасе, подтянув под бок теплого песеля, и читать кукую ни будь книжку, например, уже забытого Рекса Стаута. Взяв у торговки навынос от ресторана «Сибирск» горячий чебурек гигантского размера, отдав за него целый полтинник, я присел на сломанную скамью во дворе дома, тянущегося тонкой кишкой вдоль всего Станционного тракта, и с урчанием полного восторга, впился в горячую жирную мясную мякоть под тонким слоем прожаренного теста.
Через широкую арку я наблюдал за суетой цыган — золотарей возле скупки «Алмаз». Народ вниманием скупщиков не обходил, но в основном о чем-то спрашивали и отходили. Что характерно, за все время в официальную скупку не зашел ни один человек. Но вот к будулаям подошли серьезные клиенты, как из старого советского "Голубого огонька" — Тарапунька и Штепсель. Штепсель был классический — плотный, веселый, подвижный, постоянно скалил зубы в веселой улыбке, с шутками и прибаутками общаясь с цыганами. Тарапунька же был похож на "арийскую бестию" — высокий, узкоплечий, но с мощной шеей, на которой возвышалась узкая головка с коротким светлым чубчиком. Небольшие светлые глазки настороженно зыркали во все стороны, постоянно высматривая неведомую опасность. Я, сидящий во дворе, вроде бы недалеко, от места событий, но как бы выпавший во второй план, как из зрительного зала, наблюдал, как злые глаза Тарапуньки проскальзывали сквозь меня, когда он, как опытный телохранитель, визуально обшаривал толпу. Я прикрылся чебуреком, продолжая наблюдать. Очевидно, что взвешивание на глазок улыбчивого Штепселя не удовлетворило, в руках чернооких мужчин появились маленькие весы, на которые увесисто упало что-то желтое. Потом высокие договаривающие сторону долго вывешивали руку, держащую весы, горизонтально, при этом усатые мастера обмануть ближнего периодически взрывались гневными выкриками, которые мгновенно гасли после того, как «веселый» Тарапунька поворачивал к ним свою башку. Наконец вес золота всех удовлетворил, в руку Штепселя перешла пачка купюр, а сладкая парочка двинулась в сторону вокзала. Тут же к цыганам подошла пара — мужчина и женщина, солидно одетые, на вид лет сорока, которые до этого терпеливо ждали, когда «торговая» точка освободиться. После короткого разговора, от скупки отделился цыган, который что-то недовольно бормоча, прошел мимо меня. Чтобы проследить его путь, пришлось встать и выбросить в стоявшую в нескольких метрах мусорку недоеденную вкуснятину. Цыган, пройдя по улице Студенной метров двадцать, нырнул за здание поликлиники Стальных путей сообщения, чтобы через пару минут вернуться назад. Цыган достал из кармана несколько пар золотых серег, откуда-то появилось зеркало, и женщина приступила к примерки украшений. Значить цыгане не только скупают золото, но и торгуют им тут же. Кое как оттерев жирные от чебурека пальцы куском бесплатной газеты, которую я утром достал из почтового ящика, я пошел вверх по Студеной. Брошенный мимолетом взгляд налево заметил уставшую ВАЗовскую «шестерку», в которой сидели, весело скаля зубы, двое из бродяжьего племени. Вот, теперь можно идти домой. Диспозиция и экспозиция для дальнейшей работы мне стала известно. Есть, о чем подумать и есть куда двигаться.
