Она подошла к стойке.
– Добрый день! – Энца взглянула на приколотую к груди библиотекаря карточку: – Здравствуйте, миссис Селби.
Полная седая дама в простом будничном платье из саржи и белой шерстяной кофте ручной вязки на Энцу даже не взглянула.
– У меня нет книг на итальянском. В случае нужды я могу заказать что-нибудь в столице штата.
Энца словно перенеслась в Хобокен, где к итальянским иммигрантам относились пренебрежительно. Мол, читать по-английски не умеют – значит, неграмотные.
– Я бы хотела завести библиотечную карточку, – вежливо, но твердо сказала Энца.
Миссис Селби наконец подняла взгляд, оценила элегантную шляпку, шерстяное пальто из хорошей ткани и тонкие перчатки.
– У вас ведь есть карточки, правда? – спросила Энца.
– Разумеется, – фыркнула миссис Селби.
Энца заполнила заявление – библиотекарша искоса наблюдала за ней. Закончив, Энца промокнула чернила с помощью пресс-папье.
– Боюсь, карточку можно получить только завтра, – с нескрываемым удовольствием сказала миссис Селби.
– Для меня не составит никакого труда зайти еще раз, – ответила Энца. – Знаете, я люблю читать и уже вижу, что у вас здесь много книг, которые помогут мне скоротать длинные зимние вечера. Мы с вами будем видеться часто. – Энца сверкнула самой своей обворожительной улыбкой и, не дожидаясь ответа, развернулась.
На улице она перевела дух. Не все так благостно на новом месте, как ей было почудилось. Но она не позволит этой библиотекарше унижать ее. Непременно придумает, как взять над ней верх.
Прошло две недели, и Энцу с Чиро пригласили на вечеринку. Кнежовичи жили на другом берегу озера Лонгийр, в старом фермерском доме с красными ситцевыми занавесками на окнах. Хозяйка, Ана, обшила их зубчатой тесьмой. Вся мебель была собственноручно выкрашена ее мужем Петром в сочный темно-красный цвет и покрыта лаком. На деревянный пол по трафарету был нанесен рисунок из черных и белых квадратов. Энца вспомнила, как однажды художник-постановщик придумал так же оформить пол на сцене и как выразительно этот узор смотрелся из бельэтажа.
Энца не могла дождаться, когда напишет Лауре о сербском стиле. Каждая деталь в доме сияла ярким цветом, точно драгоценные камни в витрине у Лейбовица. Энца побывала на множестве шикарных нью-йоркских вечеринок, но ни одна не смогла бы превзойти славян в этих чисто театральных эффектах.
Если католики, чтобы почтить своих святых, идут к утренней мессе, то сербы праздновали весь день и всю ночь, угощая гостей домашней сливовицей и крепкой вишневой наливкой. В стаканы доливали, не ожидая просьбы.
Гостей было столько, что все не помещались в доме, гулянье выплеснулось в холодную зимнюю ночь. В поле были зажжены костры и сооружен открытый шатер для танцев.
Сербские женщины носили длинные шелковые юбки – рубиново-красные, изумрудно-зеленые, сапфирово-синие – и белые блузки, отделанные кружевом, поверх которых надевали бархатные жилетки в тон, застегнутые на пуговицы, обтянутые золотым шелком. Мужчины предпочитали традиционные шерстяные штаны с высокой талией и вышитые вручную рубашки с развевающимися рукавами. Эта одежда служила той же цели, что и театральные костюмы, – привлекала взгляды и подчеркивала движения.
Длинные столы, ломившиеся от сербских деликатесов, стояли и в шатре, и в доме. Подруги хозяйки следили, чтобы тарелки были наполнены, а их дочери проворно собирали грязную посуду и тут же мыли.
Сербские блюда готовили с душистыми приправами – шалфей, корица, куркума. Праздничный хлеб, «колач», был пышным и вкусным, с хрустящей корочкой и мягкой, воздушной сердцевиной. С хлебом ели сарму, голубцы из кислой капусты, наполненные ароматной смесью из бекона, лука, риса и сырых яиц. Острые на вкус капустные листья специально засаливались в горшках. Бурек, мясной штрудель с нежной промасленной корочкой, резали на квадраты и подавали с жареной картошкой. Сладкий стол был завален волшебными пирожными с начинкой из фруктов в сливочной глазури с сахарной пудрой. Там были крошечные имбирные пряники, ореховые палочки и засахаренные финики, вымоченные для аромата в крепком кофе. Круглые пончики, называемые «пригарница», посыпанные сахаром с корицей, подавались с пылу с жару, прямо из фритюрницы. Повитица, слоеный пирог из тонко раскатанных пластинок теста с начинкой из грецких орехов, коричневого сахара, сливочного масла, подавался на блюде, нарезанный небольшими ломтиками, с красивым узором на срезе в виде спирали.
Эмилио и Ида Унчини присоединились к Чиро и Энце за столом с десертами. Ида, миниатюрная брюнетка лет сорока, надела в гости бирюзовую юбку в пол и жакет из золотистого бархата. Она, хоть и итальянка, с головой окунулась в водоворот сербского праздника. За то короткое время, что Энца прожила в Чисхолме, Ида успела стать хорошей подругой – постоянно заглядывала, помогала полировать полы, красить стены, расставлять мебель. Много лет назад Ида сама пережила переезд и понимала, насколько важно сделать дом уютным как можно скорее.
– Хочу попросить Ану научить Энцу печь повитицу, – сказал Чиро, принимаясь за очередной кусок.
– У нее и так полно работы, – возмутилась Ида. – Ей нужно сшить занавески и наладить швейную машинку. Я-то знаю, обещала ей помочь.
– От помощи не откажусь, – сказала Энца.
– Ну и вечеринка сегодня, – заметил Чиро. – Похоже, здесь собрался весь Чисхолм?
– Почти. Но я должна вас предупредить, это еще цветочки. Вот дождитесь Дней Сербии в июле. Все сербы округи приедут сюда попеть, – сказал Эмилио.
– Мой муж обожает этот праздник, потому что устраивают танцевальный конкурс. Среди девушек. Северные красотки выстраиваются рядком и давай стучать каблуками и вращать бедрами.
– Я люблю искусство, Ида, – ухмыльнулся Эмилио.
– Ага, прямо Фред Астер, – отрезала Ида.
– Как давно вы с Эмилио в Чисхолме? – спросила Энца.
– С девятьсот четвертого, – ответила Ида. – В тот год случилась беда на руднике компании Берт-Селлерс в Хиббинге.
Эмилио подхватил:
– Да, хорошо же нас встретил Железный хребет. Сотни людей погибли под землей. Такая трагедия!
Энца взглянула на Чиро, тот смотрел в сторону. Лицо его словно окаменело.
Он попытался взять себя в руки, криво улыбнулся и сказал:
– Эмилио, пойдем покурим?
Эмилио вышел вслед за ним из шатра.
– Мой муж что-то не то брякнул? – переполошилась Ида.
– Отец Чиро погиб в девятьсот четвертом на шахте в Хиббинге.
– Какой ужас. Эмилио ведь не знал.
– Конечно, не знал. Чиро никогда не говорит об этом. Его бедная мать так и не смогла оправиться. У них закончились деньги, помочь было некому, и она отдала сыновей в монастырь.
