Митька смотрел, как уменьшаются пятнышки парусов на горизонте, и думал о том, что по старому ладу бытия полсотни лет спустя английский мореплаватель Джеймс Кук назовет пролив между материками именем Беринга, который его так и не открыл. Но он-то живет в новом ладе, будущее которого неизвестно. Доказательств того, что эта реальность иная, более чем достаточно: капитан Беринг, проваливший экспедицию, остался на Камчатке, а его корабли ушли, чего никак не могло быть в другой истории.
С мореходами договорились, что через две недели на устье реки Большой каждую ночь будет гореть костер – в качестве маяка. А на судах должен быть вывешен условный знак. Если знака не будет, значит, возвращаются они не с миром, а везут карателей. За Мошкова и Бутина можно было не беспокоиться – во-первых, они были «в деле», а во вторых, формально все еще подчинялись капитану Берингу. А Никифор Треска… Его ждала в Большерецке Кымхачь. Подробностей их отношений никто толком не знал, но старожилы не сомневались, что он к ней вернется.
* * *
После отплытия бота и шитика события продолжали активно развиваться. Сразу по убытии судов собрался малый казачий круг, в который, как оказалось, входят семь человек, не считая Митьки. Прежде всего решили, что большой круг собираться не будет – никакой вольницы! Мы все дружно служим Берингу, а кто не желает – в кандалы, в казенку, под батоги. Потом стали обсуждать, что делать сейчас и что после того, как вернутся корабли или станет ясно, что в этом году их не будет. Против плана Козыревского возражать никто не решился, а может быть, никто не придумал что-то более дельное.
Три дня спустя из Большерецка отбыл отряд из трех десятков наиболее боеспособных и хорошо вооруженных казаков во главе с новыми начальниками Камчатки – капитаном Берингом и десятником Шубиным. Отряд должен был известным путем наискосок пересечь полуостров и добраться до устья Камчатки. По пути предстояло силой или лаской замирить мятежных камчадалов, а русских «привести к присяге» новому начальству. Обязанности распределились просто: ительмены в ведении Митрия Малахова, казаками занимается Андрей Шубин, а капитан Беринг делает важный вид и «светит» мундиром. Он – знамя и символ, его именем здесь все и творится.
Этот поход продолжался чуть более полутора месяцев. Отчет о нем Митька давал Козыревскому… на борту «Святого Гавриила», который качался на рейде близ устья реки Камчатки. Служилый перебирал свои записи и скрупулезно перечислял, кто из русских погиб или пострадал в боевых стычках, кто был казнен или бит батогами за несогласие с проводимой политикой. Потом он перешел к камчадалам и зачитал, кто из них был убит русскими, а кто – своими. В целом от Верхнекамчатского острога ительмены ушли добровольно, получив богатые подарки от «доброго» начальника Беринга. Камчадалы, занявшие Нижний острог, к этому времени наполовину разошлись по домам, а оставшиеся успели чуть ли не поголовно пройти обряд христианского крещения и дружно посещали церковные службы отца Иосифа. Федор Харчин, при всем своем самодурстве, согласился освободить аманатов и оставить крепость в обмен на подтверждение его звания ительменского комиссара. Состоялась его официальная встреча с Берингом, облаченным в парадный флотский мундир. Наверное, Федор принял его за самого царя или русского Бога, сошедшего на землю. Он поклялся верно ему служить и покарать всех, кто так делать не захочет.
Склады на устье оказались нетронутыми – у ительменов просто не дошли до них руки. А вот казачья команда, оставленная для охраны, сдать объект категорически отказалась. Беринг остался в Нижнекамчатске, Андрей Шубин не был для здешних казаков авторитетом, а Митрию Малахову они грозились свернуть шею при первой же возможности. В общем, назревало серьезное кровопролитие, когда на горизонте показались паруса «Гавриила». Реакция Козыревского оказалась для Митьки неожиданной.
– Да и хрен-то с ними! – сказал монах и добавил: – До времени, конешно.
Он рассказал, как развивались события в Большерецке. Отплытие кораблей, отправка команды служилых вверх по реке Большой не остались, конечно, незамеченными ительменами. Обезлюдевший острог казался им если и не легкой добычей, то, по крайней мере, доступной. Окрестные леса и сопки буквально кишели вооруженными камчадалами, ждущими своего часа. Русское укрепление было обречено, если бы… Если бы все шло как всегда. В данном случае казачья старшина во главе с Козыревским отнеслась к ситуации более чем серьезно. Посад Большерецка и заимки были срочно эвакуированы в крепость, острог переведен на осадное положение с жестокими наказаниями за нарушение дисциплины и особенно за небрежение при несении караула. Уже одно это сделало довольно хилое деревянное укрепление практически неприступным для противника с его костяными стрелами и копьями.
Как только стало ясно, что казаки перерезать себя не дадут и победа, скорее всего, опять останется за ними, появились перебежчики и добровольные шпионы, желавшие выслужиться перед русскими или подгадить своим единокровным врагам. В общем, информации о противнике хватало – только успевай анализировать и использовать. А специалисты по этой части среди русских были – несколько ветеранов освоения Камчатки, не говоря уж о самом Козыревском.
В окрестностях Большерецка разместились воины лигнурин, кыкша-ай и курильцев. Прибыл даже небольшой отряд от группы кулес. Отношения между ними и раныпе-то были сложными, а тут… Как раз в тот момент, когда тойоны уже почти договорились о дне совместного нападения на крепость, прибежал гонец и сообщил, что на берегу протоки обнаружен труп воина кыкша-ай, убитого стрелами лигнурин. Присутствующие тойоны лигнурин, перебивая друг друга, принялись кричать, что это клевета, зато они точно знают, что кыкша-ай в тайне от всех ведут переговоры с русскими. Тойон же курильцев заявил, что не нуждается в таких союзниках и будет воевать с русскими сам. В общем, события начали развиваться по знакомому сценарию…
Тем не менее в течение одной недели были предприняты две попытки взять острог, конечно же не открытым штурмом. В первый раз воины подобрались к стенам ветреной темной ночью, а второй раз – под покровом непроглядного тумана, залившего все окрестности. В обоих случаях стража вовремя заметила атакующих, и нападения принесли русским больше пользы, чем вреда, – повысили бдительность. Второй раз казаки устроили даже ответную вылазку и выловили в тумане трех отставших ительменов. Потом их, изрядно избитых, нагрузили подарками, посланиями и отпустили на волю.
В течение нескольких следующих дней удалось наладить довольно активные сепаратные переговоры с разными группами камчадалов. Туземцы были верны своим традициям – они легко предавали союзников и ссорились друг с другом. Раз за разом им объясняли, что власть злых русских на Камчатке кончилась, что теперь будет править добрый немец Беринг. Кто такие немцы, ительмены знали еще меньше, чем казаки, но понимали, что произошли некие перемены. Бывшие обидчики настоятельно советовали им не лазить с копьями по кустам, а вернуться домой и заняться рыбалкой. Кроме того, казаки рекомендовали своим «друзьям» подумать, кто из тойонов будет собирать ясак со всех сородичей разом и привозить его в острог. «А если такового тойона не сыщется и ясака не будет, то мы опять будем собирать его сами – тогда уж не обессудьте».
