Свой титанический труд «Джами мафрадат эль-адвие», подаренный царю в 1237 году, он все равно написал на арабском, но это уже было несущественно. В обязательное обучение студентов входила не только медицина как таковая, но и углубленное знание арабского языка – в эти времена без него все равно было не обойтись.
Так что буквально через два года его книга «Свод простых лекарств», включившая в себя в алфавитном порядке свыше четырех тысяч пищевых и простых лекарственных веществ из «трех царств природы» [185] , была не просто переведена на русский язык, но и напечатана.
А ведь он приехал не один. Вместе с ним прибыл и его ученик Ибн-Аби Осайбиа, которого Божен Чудинкович после долгих уговоров Ибн-Бейтара согласился взять за компанию. И не прогадал.
Двадцатидевятилетний ученик, который ради того, чтобы путешествовать с учителем, бросил свою каирскую больницу, впоследствии сам вырос на Руси в крупного врача и ученого. Право же, знаменитая рязанская лечебница была ничем не хуже больницы в Дамаске, которой ему в этой истории так и не удалось поруководить.
Случались и другие удачи, например с приездом двух учеников самого Аверроэса [186] . В Египте, откуда они прибыли, оба вели полунищенское существование, питаясь нерегулярными крохами со стола султана, которые доставались им лишь благодаря поддержке визиря Ибн-аль-Кифти, зато на Руси…
Кстати, этот же самый визирь, весьма расположенный к русичам и благодарный им за то предсказание воеводы Вячеслава, благодаря которому войска султана ал-Камила I окружили крестоносцев под Мансурой, очень хотел хоть чем-то отплатить и за каких-то десять лет сумел подкинуть еще одному атташе по культуре Путяте Нежданычу аж полтора десятка человек. Из них, правда, пяток забраковал боярин, еще трое отказались сами, но остальные согласились. Вот тебе и еще семеро математиков, врачей и астрономов. Кто араб, кто еврей, а один вообще коренной египтянин – но какая разница. Главное, что юная Русь, неистово жаждущая знаний, получала их. Самые лучшие и самые передовые.
Но преподавателей все равно катастрофически не хватало. Полностью укомплектовать удалось лишь кафедру богословия, которая была открыта в университете по устному договору, заключенному между царем и патриархом.
Получилось что-то вроде натуробмена. Владыка Мефодий всем своим саном и авторитетом духовной власти освящал первое на Руси высшее учебное заведение и не препятствовал введению кафедры философии, где учат думать собственной головой, что чревато непосредственной угрозой для любой веры.
Университет же утверждал в будущих выпускниках основы веры, а также давал знание священного писания и трудов самых выдающихся проповедников православия. Кроме того, Мефодий взял с Константина клятвенное обещание, что третье высшее учебное заведение будет чисто богословским, причем не церковь, но сам царь возьмет на себя все расходы по его содержанию.
Что же до математики, истории и прочего, то тут пришлось поработать всей четверке. Константин ввел непреложное правило, согласно которому каждая лекция, написанная кем-либо из них, проходила экзамен у трех остальных, которые безжалостно вымарывали «лишние» сведения. И что самое интересное – больше всего доставалось основателю этого правила.
– Ни к чему вот этого короля расписывать, – бурчал Минька. – А тут зачем герцогов понатыкал? Римских императоров тоже ополовинить бы надо – дело-то прошлое.
– Вот это студентикам знать рановато – лишь сумятицу в умы внесет. Да и вот это, государь, тоже лишнее, – вторил ему владыка Мефодий, и жирные полосы черных чернил одна за другой густо пересекали любовно выведенные строки.
Константин в долгу не оставался. Пробовать вымарывать что-нибудь из библии он не пытался, а вот Миньке доставалось изрядно.
– Икс в минус третьей степени еще лет пятьсот никому не понадобится, – отыгрывался он за свою усеченную лекцию.
– До этой формулы они тоже не доросли, – подпевал ему Вячеслав. – А такое я и не слыхивал.
– Это в десятом классе проходили. Между прочим, в нашей сто восьмой школе, – кипятился Минька.
– А для меня оно слишком сложно. И вообще, если особо любознательный попадется, типа гения вроде тебя, ты ему факультативно растолкуй, а всех прочих этой алгеброй с геометрией не терзай, – приговаривал неумолимый Вячеслав. – Сам страдал в свое время, так хоть за других бедолаг заступиться сумею.
Впрочем, со временем – гений он и есть гений – Минька научился выкручиваться. Едва перо воеводы угрожающе зависало над очередной формулой, как он тут же немедленно вопил:
– Это необходимо для расчета веса пороха при его закладке в пушку, исходя из толщины ее ствола и внутреннего диаметра!
Вячеслав убирал руку, некоторое время подозрительно разглядывал формулу и нехотя оставлял ее, незамедлительно переходя к следующей.
– А это для строителей. Расчет оптимальных углов при возведении арок и куполов у церквей и храмов, – снова находился Минька, после чего на помощь изобретателю сразу приходил владыка Мефодий:
– Не тирань отрока, воевода. Строительство – дело богоугодное.
– А она только для церквей или для крепостей тоже сойдет? – хмурился Вячеслав.
– А какая разница? – удивлялся Минька.
– Ну тогда куда ни шло. Зато вон та… – вновь хищно нацеливал Вячеслав остро заточенное перо.
– Угол наклона пушки для подсчета траектории и дальности полета в зависимости от веса снаряда, – выпаливал Минька.
– Во как! – удивлялся Вячеслав, но тут же с достоинством выходил из ситуации: – То-то я гляжу, что она мне до ужаса знакома. Ну да, я так сразу и подумал, что нужная вещь, – и его перо вместо вымарывания ласково подчеркивало формулу жирной волнистой линией.
Словом, первые три года приходилось тяжко всем. Хорошо хоть, что медицина их не касалась. Там вовсю орудовали сразу семеро – Мойша, Доброгнева, а также пятеро из числа приглашенных. Но ведь помимо двух этих университетов у квартета пришельцев имелись и повседневные дела, от которых никто их не освобождал. К тому же неутомимая на каверзы жизнь регулярно подкидывала все новые и новые вводные, а на их решение тоже надо найти время. Вот только где его взять?
Зато сколько радости было, когда всем первым выпускникам университета выдали по особому красивому знаку, специальную грамотку и шапку с зеленым верхом из гладкого атласа.
Последнее придумал Вячеслав, заявив, что университет для ученого человека столь же святое место, как для верующего – Палестина или Мекка. Значит, человека, окончившего его, надо приравнять к тем, кто совершил паломничество к святым местам. У мусульман, к примеру, за хадж полагается зеленая чалма, ну а у наших студентов пусть хоть верх зеленый у шапки будет.
