— Я говорю, нога задняя действует? — вопросил он.
Житник сжал зубы и промолчал. Бова пнул его еще раз.
— Так ты эта, ногой-то задней, помогай, а то тяжелый ты, понял? А то найду палку и морду тебе разобью всю. А и нож у меня с собою.
Он достал из сапога нож и показал Житнику.
— Да, — сказал Житник и зашипел, втягивая воздух. — А только подумай, пенек гнилой — а ну-ка выберусь я, а подлечусь, и потом тебя найду?
— А тебя не выпустят. Ты ведь предатель, так и сказали.
— Кто это так сказал?
— Ну, кто. Князь наш светлый, Ярослав. Известно кто.
Да, подумал Житник, много разного произошло прошедшей ночью.
— Я тебе так скажу, пенек — а вдруг я с Ярославом договориться сумею? Я с кем только не договаривался. Что с тобою будет тогда?
Тут Бова сообразил наконец, что слово Ярослава — всего лишь слово, пусть и Ярослава. Ярослав хоть и князь, а все-таки обычный человек. А человеки слова нарушают и словами поступаются сплошь и рядом. Он знал это из собственного опыта. А ну правда — договорится этот хведитриус с князем, вылечится, и прикручинится на торг. Хоть из города беги, если успеешь. Так что лучше его не резать и не бить. А получить спокойно свои узаконенные пять тысяч для начала. А там видно будет.
Он снова взялся за жгут и кряхтя потащил хведитриуса дальше, иногда останавливаясь и вытирая пот со лба. Одно утешительно — вот он Новгород, близко совсем, и вон стена детинца.
Спохватился он поздно. Ему бы раньше сообразить, что Новгород — город, а в городе живут люди, и люди эти имеют обыкновение попадаться на пути.
И попался на пути Бовы человек росту среднего, а телосложения крепкого, в шапке.
— Эй, поселянин, кого ты там гвоздичишь? — крикнул он издали.
По одному этому слову сметливый Бова догадался, что дело имеет с одним из жителей Черешенного Бугра.
— Лежи себе тихо, а то в беду попадем, — негромко сказал Бова Житнику. — Родственника моего двоюродного! — фальшиво-благодушно крикнул он. — Его в лесу раздели и покалечили, волоку к лекарю!
Лихой человек приблизился. Две возможности. Первая — он может не знать посадника в лицо. Вторая — он мог не слышать, что молол бирич с помоста, а слухи до него могли не дойти.
— Эка его угораздило, — заметил лихой человек, оглядывая Житника. — Дышишь еще, али уж нет, горемыка?
Житник не ответил.
— А ты умаялся совсем, поселянин. Давай я тебе помогу.
— Нет, я не умаялся, — сказал Бова.
— Я вижу, что умаялся.
— Совсем не умаялся. В нашем роду все такие — маленькие, но двужильные. Как чего, так…
— Давай помогу.
— Нет, не надо, спасибо.
— Давай, давай, что тут разговаривать.
Лихой человек без труда отобрал у Бовы один конец жгута.
— Потащили!
Горемычный я, подумал Бова. Не везет совершенно.
Тащить вдвоем оказалось значительно легче. Ничего, думал Бова. Может, он со мною поделится. Половиной. Или хоть бы четверть дал. Ведь это какая сила денег, в любом случае — четверть от пяти тысяч гривен.
В молчании дотащили они Житника до самой черты города.
— Эй, Рябило-деверь! — раздался голос. — Кого это ты там с пеньком гнилым волочишь?
— А пошел ты в хвиту! — сразу сказал Рябило-деверь.
— Ты это брось! Кто это? Мне просто интересно. Ну-ка я посмотрю. Ого! Посадник наш бывший.
— А хоть бы и посадник, тебе-то что!
— А то, Рябило-деверь, что делиться надобно со своими, раз уж встретились.
— Какой ты мне свой!
— Брось, нельзя так. На родственных отношениях весь круг держится! А ну, пенек, лети отсюда кузнечиком летающим, пока цел.
— Э, так не пойдет, — возразил Бова.
Но ему дали в морду, а потом еще раз дали в морду, он качнулся и отступил на два шага, а после и вовсе сел на землю. Знакомый Рябилы-деверя взялся за второй конец жгута, скрученного из сленгкаппы Бовы, и тати поволокли добычу дальше.
Бова потрогал ушибленный свой лик, похныкал, встал, и пошел обратно на торг. Но все это произошло уже после полудня. А утром было другое.
* * *
Дом уже не горел, но тлел и дымился. Рассвет начался как-то незаметно, будто подкравшись — сумрачный, серый. Гостемилу казалось, что он просидел здесь, у забора, рядом с Диром, целую вечность в полузабытье. Он тряхнул головой и попытался подняться. Со второго раза получилось. В этот момент пошел дождь. Сперва не сильно, но затем все гуще и гуще, тяжелые крупные капли падали Гостемилу на лицо и плечи. Гостемил оглянулся. Дир не обратил на дождь никакого внимания. Улица стояла пустынная. Смотревшие на пожар разошлись досыпать, а для вершения повседневных дел было еще рано.
Гостемил расправил плечи, поднял лицо к небу и открыл рот, ловя капли. Тление вскоре прекратилось — дождь залил остатки огня. Словно кто-то дал сигнал — одновременно упали две поперечные балки с остатками крыши, и рухнула последняя стена, придавив часть забора. Гостемил, еще раз оглянувшись на Дира, шагнул вперед, пересек улицу, и вошел в палисадник. Крыльцо сгорело полностью. Слева, там, где была раньше кухня, валялись обгорелые плошки и торчала черная, обугленная печь. Справа, там, где была ранее занималовка, лежала просто груда обгорелого мусора. Петли от двери в спальню. А дождь все усиливался.
Что искал Гостемил? Он и сам бы не смог ответить на этот вопрос толком. Он точно знал, что именно он боялся обнаружить в том, что осталось от яванова дома.
Что-то хрустнуло под ногой, Гостемил отшатнулся, и половина подвальной крышки рассыпалась золой. Клуб очень едкого дыма вырвался из подвала. Там тлело, а возможно даже горело. Закрыв мокрой сленгкаппой нос и рот, Гостемил присел на корточки и заглянул. Разобрать ничего было нельзя, но именно сюда, скорее всего, отступил варанг смоленских кровей, загораживая собою ту, которую защищал. И именно там, внизу, состоялся последний бой, и там лежали тела, возможно несколько — варанг знал, что его не пощадят, и терять ему было нечего. Гостемил не помнил, рассказал ли все это ему Дир, или же ему привиделось в полузабытье. Это не имело значения.
Резко распрямившись, шагнул он в сторону, и еще раз в сторону. Правая нога наткнулась на что-то тяжелое. Он посмотрел себе под ноги. Поммель оплавился, лента сгорела, но сверд явно принадлежал Хелье — чуть уже лезвие, чем принято у воинов и боляр, чуть острее угол заточки. Видоизмененная спата, которую викинги из тех, что посуровее, из особых отрядов, предпочитали всем остальным видам свердов. С таким свердом щит не нужен, лезвие легко парирует любой удар. Гостемил некоторое время постоял над свердом Хелье, ни о чем не думая.
Но почему же, вдруг спросил он себя, сверд наверху, а не в подвале?
