– Считайте это своего рода съемочной площадкой, только здесь все реально, – говорит женщина. Старик локтями опирается на крошечный прилавок. – Настолько же реально, как и все остальное. Это безопасное убежище. У нас таких сотни, а может, и миллиарды. Конкретно это оказалось по размерам и форме как стадион Маракана образца 2006 года. Болельщица из меня так себе, но это место имеет для нас особое значение. У нас еще куча мест, но тут нечто наподобие офиса. Так сказать, корпоративная штаб-квартира. Крепость Уединения.
Фиа медленно оглядывается, распахнув глаза, как героиня манги.
– Это карманная вселенная. Как умно. Вы нашли лазейку в мультивселенский квантовый компьютер и хакнули его.
– Ну это очень маленькая вселенная, как я уже сказала, сюда влез только стадион. Мне бы хотелось пляж, может Корковаду, Сахарную Голову, Копу, но большие проекты мы не осмеливаемся. Орден знает, что мы где-то есть, просто они пока не смогли нас найти.
Эдсон сминает стаканчик и выкидывает его. Порыв ветра несет пластик по потрескавшемуся бетону.
– Но это ведь по-настоящему, кофе был горячим и отвратительным. Как вы делаете что-то из ничего? Я тут все могу потрогать, почувствовать.
– Не из ничего, – говорит старик за прилавком. – Это время и информация – самое реальное, что только есть в мире.
– Вы можете перепрограммировать мультивселенский квантовый компьютер, – говорит Фиа, и ее глаза светятся пониманием. Женщина и старик переглядываются.
– Ты все поняла, – говорит женщина с бесцеремонной улыбочкой. – Я знала, что мы насчет тебя не ошиблись. Ну, думаю, вы уже готовы попасть внутрь. Сначала это может несколько… дезориентировать, но потом привыкнете.
– Минуточку, – требовательным тоном заявляет Эдсон. Фиа, капоэйриста и старик, не умеющий варить кофе, уже стоят возле бело-синей колоннады. – Прежде чем я куда-то пойду, ответьте, кто вы такие?
Женщина всплескивает руками и трясет головой от злости на саму себя.
– Совсем забыла. Просто столько всего, что совершенно вылетело из головы. – Она протягивает руку Эдсону. – Меня зовут Марселина Хоффман. Я известна как Земба. Что-то наподобие супергероини. Появляюсь в последний момент и всех спасаю. А теперь пойдем, еще много нужно вам показать.
Эдсон коротко пожимает протянутую руку. Оглянувшись через плечо, он уже не видит кофейный ларек, вместо него подрагивают фигуры, которые скорее угадываются, чем явственно видны: призраки чернокожего старика, невысокой белой женщины, девушки с японскими корнями и женоподобного парня в безупречном белом костюме.
– Значит, Бразилия действительно выиграла в 2030 году? – Старик идет по пятам Эдсона, пока тот спускается по наклонному туннелю. Эдсон сбавляет шаг, его спутник шепчет: – Она и впрямь ничего не смыслит в футболе. Телевидение – вот ее стихия. Была.
– Да, мы выиграли. В матче против США.
– США? – переспрашивает старик, а потом начинает хохотать с таким страшным присвистом, что Эдсону кажется, будто у него сердечный приступ. – Янки играют в футбол? На чемпионате мира? А счет-то какой?
– Два-один.
– Хах! А Уругвай?
– Не проходил квалификацию с 2010 года.
Мужчина потрясает кулаком:
– Ха! Сынок, вот уж порадовал старика. Просто осчастливил.
Смех бурлит в нем всю дорогу, пока они идут по извилистому коридору, увешанному фотографиями великих и знаменитых. Эдсон останавливается. Что-то в портрете одного вратаря привлекает внимание. И дата. 16 июля 1950 года.
– Это ведь вы, не так ли?
– Но сделан он не на настоящем стадионе Маракана. Я про тот, откуда я родом. Там подобного фото не было.
Марселина открывает дверь, ведущую в президентскую ложу. Эдсон делает шаг навстречу слепящему свету. Его приветствуют двести тысяч душ. Он спотыкается, но потом выпрямляется и элегантной походкой движется по устланной красным ковром лестнице, туда, где за ограждением стоит Фиа, сияя от всеобщего внимания. Дамы и господа! Позвольте представить вашему вниманию Эдсона Жезуса Оливейру де Фрейтаса! Суперрррррррррзвезду!
– Я предупреждала, что будет немного неожиданно, – говорит Марселина.
Сначала глаза деспотично заявляют, что здесь двести тысяч фанатов, но уши сообщают кое-что иное, куда более странное. Битком набитый стадион молчал. Ни радостных воплей, ни пищалок, ни грохота оркестра или самбы от группы поддержки. Ни единого фейерверка. Ни крика комментатора «Гооооооооооооол Бразилии!». Стадион призраков. Потом глаза координируются с ушами, и Эдсон видит нечто, похожее на то, как ветер дует по высоким, почти вертикальным трибунам, словно огромные шелковые флаги передаются из рук в руки по огромному кругу. Эта волна колеблется между мирами, между реальностями, между Флуминенсе и Фламенгу, между десятилетиями. Фанаты из миллионов вселенных ликуют на этом стадионе Маракана вне времени и пространства.
– Я поняла, что не могу сосредоточиться, когда кругом такой шум, – говорит Марселина.
Внизу, на священном зеленом поле, матч в разгаре. Эдсон инстинктивно понимает, что это за игра, ведь все остальные не важны. Но это не один Роковой финал, а тысячи, мелькающих друг над другом: призраки игроков переходят между мирами, удары от ворот летят в самые далекие уголки мультивселенной. Эдсон наблюдает, как проклятый всеми Барбоза с удрученным видом вылавливает мяч из сетки, а потом реальность меняется, и вот он выкатывает его мимо бомбардиров, делая длинную передачу Жувеналу.
– Я уже привык, – объясняет Моасир Барбоза. – В среднем мы чаще выигрываем. Но только послушай, в матче с США два-ноль. В голове не укладывается.
Эдсон отрывает руки от поручней:
– Ладно, это все замечательно, и я готов поверить, что нахожусь в каком-то пузыре вне времени и пространства, в маленькой частной вселенной или как там ее, но у меня есть вопрос. А зачем все это?
Марселина аплодирует. Звук разносится по зловеще тихому стадиону Маракана.
– Правильный вопрос!
– И каков ответ?
– Вселенная – оригинальная вселенная, та, в которой мы проживали наши жизни в первый раз, – умерла очень давно. Ну не совсем умерла, вселенная не умирает, просто расширяется настолько, что каждая из ее частиц оказывается на таком расстоянии от остальных, что вполне сама может быть вселенной. Мы еще не достигли этой стадии. Пока что вселенная просто старая и холодная, у нее не хватает энергии для поддержания жизни или любого другого процесса, кроме квантовых вычислений. Но разум всегда пытается найти выход, способ, как не умереть вместе со звездами, поэтому он создал масштабную квантовую стимуляцию собственной истории и проник в нее. Мы переживаем одно и то же снова, и снова, и снова, только процесс идет все медленнее, поскольку вселенная остывает, стремясь к абсолютному нулю, пока в конце времен не остановится, и тогда мы застынем в настоящем навеки.
