Теперь германцы все чаще появляются возле вражеских каструмов. Из-за таяния снега в горах река разлилась, но все равно есть места, где рослым германцам всего по шею. Они переправляются и нападают на обозы и небольшие отряды. Пленных легионеров продают работорговцам, которые с наваром возвращают их в легион. Платят сослуживцы из кассы центурии. В последнее время помпеянцы начали высылать для патрулирования отряды всадников, в два-три раза превосходящие германские. Их конница насчитывает тысяч шесть. Это больше, чем во всей армии Гая Юлия Цезаря, не говоря уже про мое подразделение, но набрана из жителей Иберийского полуострова. Пока что аборигены не отличаются ни дисциплинированностью, ни хорошей выучкой, ни отвагой. Им придется проделать длинный путь, чтобы стать альмогаварами. Несмотря на это, численное превосходство время от времени делает свое дело, и германцы возвращаются потрепанные.
Обычно я не участвую в налетах. Префект конницы может ничего не делать и жить припеваючи. Каждый отряд считал за честь отстегнуть мне толику добычи, и торговцы разных мастей имели хорошую привычку подносить подарки, соразмерные их потенциалу. Заметив потери в отрядах подчиненных, решил тряхнуть стариной. Выехали мы еще до восхода солнца. Летом оно знатно припекает в этих краях. Удивляюсь, как еще что-либо умудряется расти на этих выжженных солнцем землях вдали от рек. Наверное, благодаря росе, которая образуется ночью на горных склонах. Переправились километрах в пяти выше каструмов. Вода показалась мне ледяной, освежила знатно и напрочь прогнала остатки сна. Добравшись до того места, где дорога проходила между двумя холмами, склоны которых густо поросли маквисом, разделились. Две сотни пехотинцев, вооруженных копьями и дротиками, спрятались в кустах. К сожалению, лучники среди германцев, может, и есть, но их слишком мало и не спешат хвастаться этим навыком, и среди кельтов не нашлось.
Сотня всадников под моим командованием двинулась дальше. Ехали неспешно, как на прогулке. Места открытые, видно далеко, передовой дозор можно не высылать. Врагов заметили за километр, если ни больше. Сотен пять всадников поджидала нас у подножия большого холма с плоской вершиной, на котором располагался ближний каструм. Они тоже не торопились. Наверное, были уверены, что, увидев такой большой отряд, мы уберемся восвояси. Не тут-то было! Будто не замечая их, мы продолжали ехать в сторону каструма. Когда расстояние между нами сократилось метров до трехсот, помпеянцы развернулись в лаву, насколько позволял рельеф местности.
Я остановил коня, повернулся к следовавшему справа и чуть позади Бойду и крикнул насмешливо и настолько громко, чтобы услышали враги:
— Не видишь, кто там перегородил нам дорогу?!
— Кучка трусов, которым надоело жить! — включившись в игру, так же громко и насмешливо ответил он.
— Так что, надерем им уши?! — продолжил я.
— И не только уши! — поддержал Бойд.
Германцы тоже подключились, показывая врагам жесты, грубые и незамысловатые, зато понятные каждому, вне зависимости от национальности.
Противник оказался с крепкими нервами. На провокации не поддавался, ждал, когда нападем. Это не входило в мои планы, поэтому достал лук и выпустил три стрелы по навесной траектории с таким расчетом, чтобы попали во всадников из задних рядов, которые не видели, что я стреляю. Видимо, кто-то не успел уклониться, потому что во вражеском отряде началась движуха. Давление с задних рядов передалось передним, которые, набирая скорость, поскакали в нашу сторону.
Я послал им навстречу еще две стрелы, чтобы не передумали. За это время мои подчиненные развернулись и рванули в обратную сторону. Чем хороши германцы — не комплексуют по поводу отступления. Для кельтов и римлян повернуться спиной к врагу позорно, даже если так надо. Я помню, как трудно было заставить воинов Гая Мария отступить и заманить врага вверх по склону холма. Германцы же драпанули без колебаний.
Мне пришлось догонять, что было нетрудно, потому что конь у меня намного лучше их неказистых лошаденок. Скакал и буквально разрывался от радости, той, из детства, когда уверен, что не догонят, что утрешь всем нос. В ложбину между холмами я влетел в последней трети отряда. Специально смотрел на склоны, пытаясь разглядеть засевших там пехотинцев. Прятаться в зарослях германцы умеют. Все-таки выросли в лесной местности.
Я уже был в том месте, где ложбина переходила в неширокую, почти квадратную долину с чахлыми кустиками и островками сухой травы на выжженной солнцем, буроватой земле, когда позади послышались крики, шум боя. Я остановил коня, развернул. Обычно сам участвую в избиении попавших в засаду, а теперь наблюдал со стороны, как германские пехотинцы расправлялись с кельтиберийскими всадниками. У первых был богатый опыт, у вторых — надежда на чудо. Для большинства чудо не случилось. Германцы кого-то сбили дротиками, кого-то свалили своими копьями, длинными и с толстыми древками. Действовали умело и напористо, любо-дорого посмотреть. В нашей помощи не нуждались. Да и трудно было бы протиснуться между лошадьми без наездников, которые заполнили ложбину. Разве что разобрались с шестью всадниками, которые гнались за нами первыми и потому проскочили засаду. Точнее, оказались между ней и конным отрядом.
— Сдавайтесь! — крикнул я им. — Слезайте с лошадей, кладите оружие на землю и снимайте доспехи!
Уговаривать их не пришлось. Шестеро кельтиберов оглянулись, убедились, что позади, как и впереди, смерть, а по бокам склоны, поросшие маквисом, после чего выполнили мой приказ. Это были парни лет восемнадцати-двадцати. Наверное, младшие сыновья, решившие поискать счастья в римской армии и попавшие не в то ее подразделение. Я потребовал, чтобы пленные стали на колени на краю дороги и положили ладони на затылок. Это поза из полицейских будней будущего очень позабавила германцев. Вскоре они добавили к этим шести еще семнадцать человек, успевших сдаться в плен вовремя и легкораненых. Тяжелых всех добили. Лошадей перегнали в долину за холмами и принялись обирать трупы. Добычу поделим по возвращению в свой лагерь. Каждый получит свою долю, согласно статусу: рядовой воин — одну, я — десять.
Вместе с отрядом всадников я опять отправился к ближнему каструму. Не для того, чтобы заманить еще раз кельтиберов. Несколько человек все-таки вырвались из западни и уже, наверное, доложили командованию, чем закончилась их погоня за нами. Не думаю, что захотят второй раз наступить на те же грабли. Мы подстраховали пехотинцев, чтобы спокойно собирали добычу.
Вместо всадников из каструма вышли три когорты, а потом еще две. Они подошли колонной к нам метров на триста, после чего перестроились, образовав стену щитов, и медленно пошли в атаку. Я подождал, когда дистанция сократится метров до ста, развернул коня и махнул рукой своим подчиненным, чтобы отступали к месту засады. Пока римляне в боевом строю дошагают туда, там уже останутся одни трупы и вороны, которые начали слетаться со всех сторон. Самое интересное, что в обычный день я могу увидеть всего одного-двух воронов, а на место сражения, часто еще до начала его, этих птиц прилетает несколько десятков. Вот и сейчас над ложбиной уже кружило с сотню воронов, хотя германцы еще не закончили собирать трофеи. Скорее всего, попировать им не дадут легионеры. В римской армии сожжение, а если недостаточно дров, то захоронение трупов соратников — святая обязанность.
119
Квинт Фабий Максим, как догадываюсь, подгоняемый Гаем Юлием Цезарем, который прислал в помощь еще шесть легионов, перевел свои армию через Пиренейский хребет и расположился на левом берегу реки Сикор выше Илерды. Через реку были сооружены два плавучих моста. Один в том месте, где мы переправлялись вброд, второй километрах в пяти выше по течению, в более узком месте. По этим мостам мы переправлялись на противоположный берег для фуражировки, как теперь назывался грабеж местного населения. Это ведь как бы вражеская территория, так что теперь можно не обращать внимания на жалобы крестьян. Если германцы отправлялись за добычей отрядами в сотню-две человек, потому что на них больше не нападали, боясь угодить в засаду, то римляне — двумя легионами. Остальные легионеры и вспомогательные войска охраняли три каструма.
