Оружие спрятали в лесу, разделив на несколько отдельных нычек, нам оно, конечно, без надобности, но командир порекомендовал военюристу не жадничать и делиться информацией о закладках со встреченными по дороге окруженцами:
— Вы к фронту прорываетесь, а кто-то, может, решит партизанские действия, как капитан Никифоров, — он кивнул в сторону теперь уже бывшего помощника Чернявского, который с десятком «своих» людей копался в куче снаряжения, — продолжить.
— Сейчас шестьдесят человек остается, завтра — тридцать, так до фронта никто и не дойдет! — недовольно буркнул военюрист.
— Андрей Николаевич, они не к бабке на печку забились, — возразил ему Фермер. — Сражаться будут не хуже прочих. Было бы желание, а как — мы научим. И Зайцев согласен с вашими союзничать, так что не переживайте. — И добавил: — Вы от нас, они — от вас. К тому же в отличие от людей из вашего отряда у них с документами не очень.
Чернявский поморщился — с документами у него самого было, что и говорить, не очень… В «конторе» лагеря, несмотря на его временность, обнаружились аккуратные папки с личными делами на всех заключенных, имевших на момент пленения документы. В папках было все: красноармейские и командирские книжки (у кого они были), партийные и комсомольские билеты и даже награды! Но военюрист, как и еще некоторые командиры и политработники, свои документы «потерял». Вот и пришлось Бродяге на пару с Зельцем быстренько этих «бездомных, беспаспортных, безработных» прокачать на «косвенных».
— Товарищ майор госбезопасности, сколько нам немцев на себя отвлекать? — уходя от неприятной темы, спросил прокурор.
И Саша, отбросив жеманство и неуместную скромность, ответил:
— Чем больше — тем лучше. Но максимум того, о чем я могу попросить, — два дня.
— Мы постараемся… Все лучше в бою погибнуть, а не за колючкой тихо в грязи умирать. — И, поправив трофейную кобуру с «вальтером», пошел к своим бойцам.
Подхватив из коляски мотоцикла немецкий ранец, я в два шага догнал Чернявского:
— Товарищ военюрист, Андрей Николаевич, подождите секундочку!
— Да, товарищ старший лейтенант? — он повернулся ко мне.
— Вот, вам. От меня лично, — я протянул ему ранец. — Там всякие командирские мелочи: карандаши, два компаса, нож хороший… В общем, сами разберетесь! И удачи вам! — И, козырнув, я быстро пошел прочь.
* * *
Во время всей этой кровавой вакханалии я обратил внимание, насколько у меня изменились после пребывания в плену психологические реакции на некоторые вещи. Немцев я убивал с какой-то холодной отстраненностью, совершенно не воспринимая их как людей. В первый раз я заметил это, когда, подойдя на улице одной из деревень к немецкому ефрейтору — командиру патруля, спокойно попросил у него спички, а потом вогнал нож ему в сердце. Вытирая клинок о траву, я понял, что мне все равно, есть ли у него семья, как его зовут и о чем он думал. А после захвата склада проблема встала передо мной уже со всей ясностью. Слегка испугавшись самого себя, вечером того же дня я подсел к командиру.
— Саш, мне страшно.
— Что такое?
— Я убил (раньше мы все старались избегать этого слова, заменяя его разнообразными эвфемизмами, а теперь оно вылетело само собой) семерых, а мне все равно. Ножом и голыми руками, а ни кошмары не снятся, ни блевать не тянет…
— А чего хочется?
— Чтобы все это поскорее кончилось!
— Что все? — уточнил он.
— Да все! Немцы, наши, война! Мы же врем постоянно. Изображаем из себя героев, трепыхаемся… А кому это нужно? Мы их тут бьем-бьем, а там, — я махнул рукой куда-то на восток, — какой-нибудь мудак с ромбами сейчас два корпуса в окружении бросил!
— Тс-сс, не кричи так, — спокойно ответил Александр. — Вот ромбы получишь — будешь о корпусах думать. А пока — наше дело солдатское. Немцев резать и живыми при этом оставаться. Понял?! — И он внезапно сильно стиснул мое плечо. — А что не чувствуешь ничего по отношению к немцам — это даже хорошо. Это ты так от кровищи защищаешься. Уважаю!
* * *
— Я понимаю, вы, ребята, устали и вымотались, но надо еще немного напрячься! — голос Саши пробился сквозь пелену сна. — Завтра доделаем дорогу и вперед, в леса!
«А это он Мишу с Семеном накачивает…» — все последние пять дней, как только выдавалась минута отдыха, рядом с недавними пленными оказывался кто-нибудь из нашей группы и начинал «ездить по мозгам». Бродяга в шутку обозвал это «экспресс-подготовкой по бразильской системе методом Илоны Давыдовой». Да, хотя это может показаться странным, но наши командиры решили поднатаскать мужиков за неделю до, как сказал Фермер, «хоть до сколько-нибудь приемлемого уровня».
Вчера, например, Бродяга личным примером доказывал, что в партизанской работе дедовская двустволка зачастую не только не хуже армейской винтовки, но и иногда сильно лучше. «Новенькие» недоверчиво хмыкали, а вот те бойцы, которые уже притерлись к нашей группе, внимательно смотрели да на ус мотали. Когда же после демонстрации «хитрых ужимок и ухваток» Саша одним выстрелом снес «головы» двум специально приготовленным чучелам-мишеням, скептицизм бывших пленных рассеялся.
А сегодня моя очередь — буду натаскивать мужиков на работу ножом накоротке.
— Итак, граждане, для начала маленькая демонстрация, — начал я занятие. — Вы трое, возьмите карабины в положение «на плечо» и встаньте вон там, у угла дома, — в настоящий момент наш отряд базировался на небольшой пасеке, спрятавшейся в глубине леса километрах в семи от шоссе Слуцк-Минск, так что для большей наглядности я решил воспользоваться существующими «декорациями». — Будете патруль изображать. Ты, Михаил, будешь немецким офицером…
…Расслабленной походкой я двинулся навстречу Соколову. Конечно, эксперимент не совсем чистый, ведь ребята из «патруля» ждут подвоха и поэтому косятся на меня значительно пристальнее, нежели немецкий патруль смотрел бы на обычного прохожего, а тем более — солдата вермахта. Да и Миша тоже настороже… Пять шагов, три… Я вскидываю правую руку к козырьку, приветствуя «офицера», а вот левой… Левой плавно и быстро втыкаю деревянный имитационный нож в солнечное сплетение танкиста и как ни в чем не бывало продолжаю движение. Я сделал уже целых три шага, когда услышал за моей спиной сдавленное шипение (ну да, бил на совесть, чтобы вырубить…). Внимание «патрульных» отвлечено падающим Соколовым, и я ускоряюсь. Деревянный «нож» за моей спиной перекочевал уже в правую руку, а в левой зажат еще один — тот, что до этого был спрятан за ремнем.
Так, проскальзываем за спиной крайнего справа патрульного, «накалывая» его почку с левой руки. Правая же рука вгоняет второй нож в основание шеи следующего «немца» (тут уж я сдержал удар, боясь покалечить бойца). Еще один шаг… Скрестное движение рук… И деревяшки полосуют шею последнего «противника».
