— Барин, отпусти ты меня, ради Бога! — попросила я, хотя он меня и так не держал.
У меня в голове, словно помутилось и что было дальше, я все помню с трудом, а потому может быть в чем-нибудь и ошибусь.
— Ну, куда тебе спешить, побудь со мной еще немного, — умоляюще попросил он.
Мне его стало жалко, и я решила еще немножко с ним побыть.
— Ладно, — согласилась я, — еще чуток погощу.
— А ты знаешь, какая ты красавица!? — вдруг воскликнул он. — Я, как только тебя увидел, сразу тобой восхитился! Ты самая лучшая девушка на всю деревню!
Мне такие слова слышать было приятно, но я строго на него посмотрела, не зная, правду он говорит или просто надо мной насмехается. Тогда он ударил себя в грудь кулаком и поклялся, что краше меня нет на всем белом свете.
— Ты, — сказал он, — Алевтинка, меня не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю, мне просто приятно тобой любоваться одними своими очами!
Он смотрел на меня такими влюбленным взглядом, что я испугалась, что он на меня набросится, и сказала, что я замужем, но еще девушка.
Он начал уговаривать, чтобы я ничего не боялась, клялся, что и пальцем до меня не дотронется.
— Я тебе, барин, не ровня, — ответила я, — если я тут с тобой останусь, что обо мне люди подумают!
— Люди все рано плохо подумают, как ни поступи, — грустно сказал он. — Я перед тобой не виноват, я никого не просил, чтобы тебя ко мне прислали.
Я удивилась и обиделась. По его словам поучалось, что я навязалась к нему своей волей! Но он тут же все объяснил:
— Это, наверное, ваш Антон Иванович, или Маруся заметили, как ты мне понравилась, вот и попросили тебя ко мне прийти. Врать не буду, я тебя полюбил с первого взгляда, но против твоей воли не пойду. Как ты сама решишь, так тому и быть!
— Ну, да, — сказала я, и успокоилась, — а если подумают, что мы тут с тобой…
Он сразу замотал головой и руками.
— Люди, — сказал он, — могут много чего думать, один господь Бог правду знает! Мы с тобой невинные. Конечно, если хочешь, уходи, брось меня здесь одного… Я никого тут не знаю, и мне будет так одиноко…
Мне так стало его жалко, что на глаза слезы навернулись, но я все равно сразу не согласилась. Сказала, что если и останусь, то спать буду одна на лавке. Алексей Григорьевич обиделся, что я ему не доверяю, и сам захотел лечь на жесткую лавку. Пришлось мне согласиться лечь вместе на одну кровать.
— Ладно, кровать широкая, только помни, что мне обещал! — сказала я. — А теперь отвернись, я рубашку сниму.
Он конечно сначала не захотел отворачиваться, и принялся меня уговаривать, что в сумерках плохо видит. Но я ему смотреть на себя не разрешила, и он покорился и встал ко мне спиной. Я быстренько разделась, легла и спряталась с головой под перину. Потом он тоже лег и притронулся ко мне боком. Сделал он это не нарочно, просто у нас с ним на двоих была только одна подушка, так что волей неволей, лежать пришлось рядом.
Я первый раз в жизни спала так, чтобы чувствовалось рядом чужое голое тело, испугалась и немножко отодвинулась. Правда потом выглянула из-под одеяла, посмотреть, обиделся он на меня или нет. И вдруг мы с ним оказались своими лицами очень близко друг от друга. Я увидела его глаза, они были виноватые и испуганные. Честно скажу, мне показалось, что он меня сейчас поцелует, но он этого не сделал, повернулся на спину и начал смотреть на потолок. Почему, он меня не поцеловал, я не поняла, решила, что он на меня обиделся, и немного к нему придвинулась.
Тогда он повернулся на бок и лег лицом ко мне. Я чтобы лучше его видеть, тоже к нему повернулась, и вдруг он меня обнял и крепко прижал к себе. Я почувствовала, какой он внизу весь твердый и горячий и хотела отодвинуться, но не успела. Тогда он, вдруг, спросил:
— Можно я тебя поцелую?
Ответить я не смогла, у меня почему-то перехватило горло. Тогда я взглядом дала ему понять, что не разрешаю себя целовать и, что у нас с ним был уговор, но он ничего не понял и прижал свои губы к моим. Я не стала его отталкивать, хотя мне и сделалось стыдно, а он, вместо того чтобы просто меня поцеловать, начал языком открывать мои губы. Это было приятно, и я сама их открыла.
Не помню, что я думала в ту минуту, кажется, хотела встать и поскорее уйти, но он меня не отпускал и гладил руками разные места.
Вдруг он просунул руку мне между ног. Я так испугалась, что сдавила ее ляжками. Он хотел ее убрать, но не смог. Мы так и лежали, я держала ногами его руку, а он меня все целовал и целовал. Пальцы его стали такими горячими, что меня начало жечь изнутри, но развести ноги я боялась, что бы он этим не воспользовался.
Не знаю, отчего, но вдруг со мной что-то случилось, и я почувствовала, что вся как в тумане и куда-то падаю. Голова закружилась, и я против воли сама начала целовать и ласкать Алексея Григорьевича. Вдруг, из него вырвалось что-то горячее и обожгло меня, а мне стало так хорошо и спокойно, что я сама без его просьбы повернулась на спину и раскинула ноги.
Мы долго молча лежали рядом, а я сам и не знала, совершила уже смертный грех или еще нет.
— Ну, что ты, милая, все хорошо, — тихо сказал он и поцеловал мои волосы. — Зачем плакать.
— Грех-то какой, — проговорила я, — не знаю, что со мной приключилось, теперь ты меня уважать не будешь!
Он вместо того, чтобы меня пожалеть и покаяться, засмеялся:
— А ты меня не будешь уважать, мы ведь все вместе делали.
— Ну да, тебе-то можно, ты мужик, а я девушка, — сказала я.
— Перед Богом все равны и женщины и мужчины, — задумчиво сказал он, — и никто из нас не хуже и не лучше.
Я начала думать, над его словами. Он меня пока не трогал, и смотрел в потолок. Скоро мне надоело плакать, и я подумала, что может быть, еще не так уж сильно согрешила. Я решила, что если буду усердно молиться за спасение души, Господь меня когда-нибудь простит.
Было очень жарко, и мы бы оба упрели под пуховым одеялом. Я хотела открыться, но мне было стыдно, что он увидит меня голой. Тогда я пожалела Алексея Григорьевича и, чтобы он не мучился, стянула одело только с него одного. Он на меня посмотрел и поцеловал, а пальцем даже не тронул, хотя я видела, как сильно у него все торчит.
Потом я повернулась к нему спиной и незаметно ладошкой стерла мокрое и липкое со своих ног и живота. Тогда он тихонько потянул одеяло, но оно было такое скользкое, что само сползло на пол, и я оказалась совсем голой.
Я спрятала лицо в подушку и сделала вид что сплю и ничего не замечаю. Алексей Григорьевич, вместо того чтобы оставить меня в покое, начал за мной подглядывать, я чувствовала на себе его взгляд и старалась укрыться от него в перину.
