Вся артиллерия и артпарки размещались на закрытых позициях, наиболее удобных для ведения огня по вражеским укреплениям. Батарея Кольцова стояла почти в центре, в четырёх верстах от японских траншей. Артиллеристы вместе с присланным полувзводом сапёр проворно обустраивали орудийные дворики, насыпали перед пушками барбеты, рыли ровики для снарядов. Японские орудия вели беспокоящий огонь, однако их снаряды ложились в основном на левом фланге: вероятно, наблюдатели противника заметили в той стороне что-то более интересное в качестве цели, чем лёгкие русские пушечки, хотя, возможно, неприятельские артиллеристы попросту не получили команды на перенос огня в другой сектор…
— Эй, мужики! Какая батарея?
— Шеста! А чо нать?
— Капитан ваш где?
— Я здесь! — Кольцов, выпрямившись, оперся на лопату. — Чего тебе, братец?
Верховой посыльный с заводным конём слетел с седла и вытянулся, вскинув руку к обрезу папахи:
— Ваш благородье! Их превосходительство полковник Минц вас спешно к себе требуют!
— С чего бы это? Странно… А точно меня?
— Так точно, ваш благородье! Сказано — командира шестой батареи капитана Кольцова!
— Ну, я пока ещё штабс… Однако, коли начальство требует, стало быть, следует явиться незамедлительно. Поручик Василевич, примите команду! Сектора обстрела устанавливайте по сорок пять градусов влево-вправо, распорядитесь протянуть вторую нитку телефона к наблюдателям в окоп, да чтобы замаскировать не поленились!
— Слушаюсь! — Василевич козырнул, взблеснув вырезанной из шпротной жестянки третьей звёздочкой на погоне.
Через минуту, взметеля конскими копытами снег, двое всадников намётом пустились в расположение артпарка, где обретался командир дивизиона.
Однако, как оказалось, интерес к скромной персоне Андрея Павловича Кольцова имелся не столько у командира Шестнадцатого Сибирского дивизиона, сколько у гораздо более высокого начальства. Едва успевшего отрапортоваться о прибытии Кольцова полковник Минц усадил рядом с собою в тесную кошевку и пара коней, развив наивеличайшую из возможных на снегу скоростей, повлекли её в сторону горы Самсон, где в одной из фанз располагался штаб Второй Маньчжурской армии, а ближе к вершине — наблюдательно-командный пункт генерал-лейтенанта Церпицкого.
Генерал Церпицкий и четверо штаб-офицеров солидного возраста с академическими знаками, соседствующими с орденскими знаками с мечами, изучали расстеленную на походных столах карту Ляодунья, когда вестовой отрапортовал о прибытии артиллеристов.
Едва успевшие отряхнуть лохматыми папахами в задверном закутке фанзы налипший на шинели снег и обстучать сапоги, офицеры Шестнадцатого дивизиона были вызваны пред командирские очи.
— Ваше превосходительство, полковник Минц по вашему приказанию явился!
— Ваше превосходительство, штабс-капитан Кольцов по вашему приказанию явился!
— Являются черти грешнику… — «бородатой» шуткой привычно отреагировал генерал-лейтенант. — Разоблачайтесь, господа, и подходите поближе. Вовремя успели, это похвально. Разговор у нас с вами будет важный…
И — вестовому:
— Иван, прими шинели у господ офицеров!
Обратившись к стоящим у карты офицерам, Церпицкий произнёс:
— Господа!
Прежде, чем мы продолжим наше совещание в несколько расширенном составе, позвольте вам представить полковника Минца, который с сего числа назначен его высокопревосходительством генерал-адъютантом Гриппенбергом начальствующим над всем сводным отрядом полевой артиллерии прорыва. Поздравляю Вас назначением, господин полковник!
— Рад стараться, ваше превосходительство! — при нежданном известии Минц не мог удержаться, чтобы не расплыться в улыбке.
— А с Вами, надо полагать, тот самый Кольцов, успевший неоднократно отличиться, да так, что был замечен не только в своей части, но и на самом верху? Верно?
— Так точно, ваше превосходительство! Штабс-капитан Кольцов!
— Уже нет. За спасение ценного воинского груза и жизней подданных Российской Империи в бою против хунхузов и проявленные при сем отвагу и решительность, а также незаурядную смекалку Вы были представлены по команде к повышению. Рескрипт Его Высочества Регента получен положительный. Посему — поздравляю Вас капитаном!
— Рад стараться, ваше превосходительство!
— Что ж, хоть и говорят, что беда одна не ходит, однако ж и радостные известия так же летать стайками свойство имеют. Вы, капитан Кольцов, погоны без звёздочек, конечно, позже оденете. А вот другое ваше отличие буду рад лично на грудь прикрепить. Господа! Будучи в отпуску по излечению от ран, сей офицер проявил похвальную отвагу и находчивость в горестнопамятный день кончины покойного Государя Императора. Он первым бросился на помощь сражённому Государю и архиерею Антонию. Увы, кончина Государя Императора была мгновенной, а вот жизнь преподобного Антония удалось спасти исключительно благодаря своевременному вмешательству сего храброго офицера.
В память о сем дне Его Императорское Высочество Регент Империи изволил пожаловать штабс-капитану Кольцову портрет покойного императора Николая Александровича в золотой оправе для ношения на груди. Примите же сей знак признания Ваших заслуг и помните, что Вы стали одним из семерых человек, коим пожалован сей портрет в золоте. Иным же присутствовавшим при том событии и проявившим отличие, Его Высочество соизволил пожаловать портреты в серебре и в бронзе. Носите сей образ с честью и верностью Престолу и Отечеству!
С этими словами генерал поднял стоящую в углу под походным киотом шкатулку тёмного дерева с серебряной оковкой, и вынул из неё коричневую папку с изукрашенным листом наградной грамоты и обтянутую синим бархатом коробочку. Крепкая старческая рука с набрякшими под кожей сосудами, за десятилетия воинской службы равно привычная стискивать поводья скакуна и ребристую рукоятку револьвера, писать победные реляции и раздавать зуботычины провинившимся нижним чинам, извлекла овальный золотой медальон с эмалевым портретом Николая Второго, запечатленного миниатюристом в белом парадном колете гвардейских кирасир — вероятно, в подражание широко известному изображению прадеда, блаженной памяти Императора Николая Павловича. Охватывающие изображение миртовые и пальмовые ветви тончайшей работы золотых дел мастера оплетались понизу бело-жёлто-чёрной «романовской» лентой с наложенной датой «V.I.MCMV» и девизом «В час бедствий верен» чернёного серебра указывали на трагический символизм этого дара участнику памятных событий. Укрепив медальон на поношенном суконном мундире артиллериста, генерал Церпицкий с торжественным видом выслушал очередное кольцовское «Рад стараться!» и пригласил всех присутствующих офицеров вновь обратить усилия на подготовку грядущего штурма вражеской обороны.
