- А если нет? Короче, надо плыть. - Казалось, Игорь принял решение. - Если прямо сейчас не поплывем, я с ума сойду.
- А я сойду с ума от того, что происходит: то в жопу хомячка, то из жопы хомячка, в смысле - то фрицы есть, то нет, то опять появились.
Секунду помолчали. Потом Сергей положил руку на плечо понурившегося друга.
- Естественно, мы поплывем. Вопроса нет, и поплывем вместе! Но только не сейчас, а вечером, когда стемнеет.
- Блин! Сейчас! - Игорь не мог успокоиться. И Серега его понимал, как всегда понимал друзей, с которыми съел ни один пуд соли. Вообще, все четверо были настолько крепко спаяны, настолько близко знали друг друга, кто чем дышит, кто куда смотрит, к чему привязан, настолько тонко чувствовали желания и душевные порывы каждого, что, порой, не нужно было слов. Но сейчас Игорь, практически всегда хладнокровный и не поддающийся панике, из-за беспокойства о брате был не в состоянии здраво мыслить. Поэтому Сергей терпеливо, спокойным тоном, как расстроенному ребенку начал объяснять:
- Понимаешь, старик, сейчас нас наверняка заметят и с моста и, когда появимся из-за излучины, с косы. Выловят подсачиками или нашпигуют свинцовыми грузилами так, что мы приобретем отрицательную плавучесть.
- Что делать?! Что делать?! Надо продумать план действий! - не унимался Игорь.
- Какой план? Его составляют, когда имеют хоть какие-то данные. А нам неизвестно, что произошло, куда идти, где искать.
- Русский народ не имеет плана действий. Он всем страшен своей импровизацией. И потом, не сидеть же просто так, надо что-то предпринимать! - Игорь все же взял себя в руки.
- Паковать герметично вещи, для заплыва. Надо продумать, что взять, как это компактно разместить в пакетах.
***
Что чувствует человек, когда на него направлено дуло автомата? Да, вообще, любое боевое оружие. Даже обычный кухонный нож. Когда он точно знает, что в магазине и в патроннике не пластмассовые шарики. Скорее всего, он либо впадает в ступор, либо паника заставляет поступать неадекватно, лихорадочно дергаться и суетиться, что раздражает вооруженного. Либо человек начинает судорожно соображать и искать выход из сложившейся ситуации. Бывает, что особо впечатлительные натуры обделываются. И за эту психосоматическую реакцию бедолаг нельзя винить а, тем более, смеяться. Бывает наоборот, человек собирается и мобилизуется. Все зависит от склада нервной системы и психического состояния, эмоциональной закалки и, возможно, еще от жизненного опыта. А он подсказывал сейчас Геку и Алексу, что, если их не прикончили сразу, то какое-то время удастся пожить. Значит, есть еще, пусть и небольшой, но все же шанс на спасение. Поэтому непроизвольная дефекация ребятам не грозила.
- Гек, как ты думаешь, наши слышали выстрелы? - спросил Денисов.
- Стилшвайген! - Офицер угрожающе повел "вальтером" и, указал направление в сторону опушки леса:
- Ауфмарширен! Ком! Шнель! Флинк!
- Кажется, нас ненавязчиво приглашают прогуляться в ту сторону. - Генка указал рукой в направлении опушки. - Смотри, там за деревьями грузовик. Нас куда-то повезут.
Мысли в голове Денисова прыгали словно бешеные обезьяны в клетке. Он редко, когда был чем-то испуган или выходил из себя (боевые искусства и психологический аутотренинг приучили не бояться ни соперников на ринге, ни хулиганов на улице, воспитали в нем невозмутимость и философское отношение к негативу), но невероятность и, в то же время, реальность происходящего, возможный очень-очень нехороший исход всей этой истории вызывал сейчас непроизвольную внутреннюю дрожь. Сказывалось длительное отсутствие настоящего стресса и опасности. А еще, пока шли к машине, иглой прошивала мозг тревожная мысль:
"Как там семья? Кто позаботится о жене и детях? Если они у меня, конечно, есть".
Внутреннее состояние Николишина было не лучше. Он вспомнил Толстовского Петю Ростова. "Неужели меня, того, которого все любят, вот сейчас не станет..." Да, сознание никогда не смирится с фактом исчезновения самого себя.
Когда подошли к опушке и увидели грузовой камуфлированный "Опель", голос Денисова прозвучал нетвердо:
- Происходит что-то запредельно нереальное. Может быть, это все-таки розыгрыш? Жестокий, но розыгрыш? Помнишь, у Пельша были фантастические разводки.
- Ага, с настоящими пулями и крутым рукоприкладством? До кровянки?!
Геннадия и Алексея с помощью пинков и гавканья на немецком затолкали в машину.
В кузове, покрытом брезентом, уже находилось человек десять в гражданском. Женщин не было. Синяки и кровоподтеки на лицах некоторых пленников говорили о том, что с ними не церемонились. С двух сторон у заднего бортика на жесткой деревянной скамейке сидели два автоматчика в камуфляже. Тяжелые взгляды исподлобья сверлили людей, оказавшихся в кузове. Сзади через щели брезентового тента за грузовиком просматривался "Цундап", навязчиво тарахтевший движком. Один дюжий фриц в надвинутых на глаза мотоциклетных очках в собранном напряжении располагался за рулем, другой - в коляске. Закрепленный на ней MG-34 по-хозяйски приглядывал за грузовиком. О побеге мог мечтать только самоубийца.
- Ребята, вы наши? Откуда? - подал голос сидевший рядом с новыми пленниками мужичок в залатанной рубашке и видавшей виды кепке.
- Наши, наши, - заверил его Гена, и хотел что-то добавить, но немцы посмотрели на них так, что можно было и не колыхать воздух командой заткнуться.
Грузовик трясся по ухабам, минут пятнадцать, охаживая деревянными скамейки задницы пассажиров. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и парни могли теперь более внимательно разглядеть находящихся в кузове людей. "Лица их были худы и хмуры", - вспомнилась Алексею фраза Андрея Платонова из романа "Котлован". Одежда была простая, явно не от кутюр. Такую носили в 30-40 годы в сельской местности. Обычные широкие штаны, у некоторых рубашки-косоворотки, а на ногах грубые рабочие ботинки. Один из мужиков, правда, отличался от других. На нем был пиджак и добротные сапоги. Держал голову прямо, даже где-то горделиво. Новых пленников рассматривал пристально и внимательно, не пряча глаза. Во взоре не читалось ни отчаяния, ни страха. Манера держаться говорила о том, что это, скорее всего, кто-то из местного начальства. Возможно, председатель колхоза, сельсоваета, парторг или еще кто-нибудь в этом роде.
Рядом с ним сидел пацан лет десяти - двенадцати. Он жался к мужчине и с тревогой косился на автоматчиков.
- Ничего, ничего, сынок, - время от времени тихо приговаривал мужчина и гладил мальчика по голове. - Все будет хорошо.
