— Неужто из бахриманов? — Мякиня от удивления подняла бровь.
Нечасто после разгрома гнезда женоненавистников из Сулейха, случившегося более двадцати лет тому назад, можно было встретить мага, не боящегося пройти дорогой бахриманов. Сразу после окончания войны по всем пяти государствам, входящим в Союз, были расставлены ловушки, распыляющие тех, кто применял магию перехода. Так эрийцы во главе с наследником пытались защититься от нелюдей, втирающихся в доверие и планомерно уничтожающих семьи своих жертв — несчастных женщин, которые после рождения сыновей тоже покидали мир живых, оставив безутешных вдовцов при власти и богатстве. Если бы не история со Свон, ныне жены принца Эдуарда, которая тоже попала в лапы зверя из Сулейха, правители государств не сразу бы хватились, что на землях благочестивых вассалов развернули свои сети враги. Власть и деньги — вот те два идола, которым поклонялись бахриманы, желающие шаг за шагом покорить мир. Не все оставшиеся в живых маги знали, что через пятнадцать лет убивающие их ловушки были уничтожены. На беспрецедентный поступок союзники пошли сразу после того, как Петр, граф Пигеон — воспитанник Свон и Эдуарда, сын именитого бахримана и родовитой эрийки, попал в Лабиринты.
«Поистине, все в мире перевернулось, коли отпрыск правящей верхушки Сулейха женат на внучке Артура Пятого», — подумала настоятельница, вспомнив, что и царевна Стелла должна была войти в эту королевскую семью. Только глухой не слышал о нашумевшей истории возвращения принцессы Роуз, сестры Генриха, из Тонг-Зитта, куда утащил ее будущий муж.
— И как гонимый Саардис выжил?
— Отец прятался с ним на болотах. Наши потом дом на сваях нашли. А как старший маг в силу возраста и болезней отправился к праотцам, младший подался на тракт. Грабить не умел, промышлял мелким воровством, боясь далеко уходить от логова. Вдруг где еще смертельные ловушки остались?
— И как вы его вытащили?
— А это Ветру спасибо нужно сказать Он развесил по всем трактирам обращение к бахриману. Мол, поможем выжить, приходи в монастырь.
- А второй?
И вновь короткий ноготь скользнул по странице, останавливаясь на невидимой строке.
— Шелль. «Потерявший крылья».
— А этого как нашли? Что, действительно с крыльями был? — слова настоятельницы звучали скептически. Хоть и ждали в монастыре пятерых из «Кулака» более тысячи лет, ни она, ни Добря не представляли, кто на самом деле войдет в пятерку. И если «Уходящим в никуда» мог стать любой мальчишка, сбежавший из дома, то «Потерявший крылья» должен был, по разумению сестер, эти самые крылья иметь. Ведь нельзя потерять то, чем не обладаешь? Хотя и здесь существовала особая закавыка: разве нельзя сказать об отчаявшемся, поникшем человеке, что он потерял крылья?
«Ох, слишком мало мы знаем! Если бы не пожар, случившийся более шести веков назад и уничтоживший почти все тайные знания, нам было бы гораздо легче собрать участников пророчества».
— А не было никаких крыльев, — пожала плечами Добря. — И вовсе не искали мы его. Он сам нам на голову свалился.
— Как так?
— Ну, сначала мы услышали доносящийся откуда-то с неба трубный рев, переходящий в истошный крик. Я испугалась до жути. А потом в колодец на внутреннем дворе рухнул человек. И если бы не вода, разбился бы насмерть.
— А как он в небе оказался?
— Говорит, что родом из красных драконов. Сын какого-то капитана Шоттса.
История о расе оборотней, скрывающихся в Лабиринтах, сделавших королевство Тонг-Зитт огромной тюрьмой, после победы Союза стала знакома чуть ли не каждому. Разгневавшийся древний бог Гаюрд, которого выпустила на свободу дочь эрийской венценосной четы Роуз, лишил крыльев красных драконов, отличавшихся особенной кровожадностью, сделав их простыми людьми.
— Наш Шелль летел в группе разведчиков в столицу Эрии, пока их королева громила остров Пигеон. Там и нашла, мерзавка, свою смерть. Все говорят, что Роуз отчаянно защищалась, когда Лолибон Великая пыталась ее убить, но та сама же напоролась на свой кинжал. Врут люди. Ее спящую убил бреужский принц, а потом подставил Роуз…
— Без подробностей, пожалуйста, — Мякиня поморщилась. Предательство трусливого принца замалчивалось союзниками, но ей ли не знать правду? Руфф последний человек, кому она подала бы руку. Поганец. — А остальные драконы из той группы? Они что?
Добря печально вздохнула.
— Не всем так повезло, как юному сыну Шоттса. Они как раз над скалами летели. Мы похоронили разбившихся насмерть у Мавкиного болота. Иноземцы все ж таки. Наши побоялись их на монастырский погост класть. Мало ли, вдруг станут такими же, как утопленницы с Лебяжьего озера? А тут на тебе, громи монахинь и их воспитанников — всего лишь одна стена и никакой особой защиты…
— Ну, особая-то есть, просто о ней незачем посторонним знать. Но ты права. Сейчас всякого ожидать можно, — согласилась настоятельница. — Хватило бы времени найти последнего из пятерки.
— Сестра, а тебе не кажется странным, что в этот раз в «Кулаке» женщина? Ведь сколько раз пятерка собиралась, но женщина в ней отродясь не упоминалась. Я все «Сагрийские хроники» проштудировала, ни разу не встретила, чтобы о ком-нибудь говорили «она». Может быть, мы ошиблись, и где-то в другом месте растет бастард, в ком королевская кровь смешана с колдовской?
— Думаешь, я зря столько времени в Лунном дворце провела? — настоятельница подхватила трущуюся об ноги кошку. Пальцы бывшей няньки зарылась в пушистую шерсть. — Я каждую королевскую династию мира до седьмой колена изучила, все побочные ветви перебрала, ни одного бастарда не пропустила. Я знаю поименно даже тех, о ком их знатные отцы не догадываются.
— А у меня закралось сомнение, что мы напрасно вычеркнули из списков Петра Пигеона. Смотри, его родители — маг из Сулейха, ходящий дорогами бахриманов, и графиня Леоль, чья ветвь когда-то отошла от королевского древа. Королевского! Как ни крути, в нем течет голубая кровь эрийцев.
— Петр не бастард, брак Халида и Леоль подтвержден записями в храмовой книге, — Мякиня откинулась на спинку кресла и устало зевнула, прикрывая рот ладонью. Кошка, лишившись внимания, недовольно завозилась, что заставило хозяйку вновь вернуться к мерному поглаживанию животного. — Я же говорю, каждого отпрыска королей с пристрастием рассматривала. Нет другого варианта, наш бастард — Стелла.
— Она теперь Луна, — Добря ткнула пальцем в последнюю запись.
* * *
Нет, не шли царевне серые одежды. Узкое личико обрамлял грубый платок, спрятавший волосы, которыми Стелла заслуженно гордилась, из-под длинных рукавов видны лишь кончики пальцев, хламида, заменившая платье, делала ее фигуру и вовсе бесформенной. На ногах шерстяные чулки и невысокие сапоги из валяной шерсти — ни тебе застежки, ни хоть какого-нибудь каблучка. Пугало-пугалом. Вместо привычных колец с самоцветными каменьями — простое, с выгравированными по ободу охранными рунами. Его монахиней, выдававшей одежду, было велено не снимать.
— А у тебя глаза красивые. Синие-пресиние. Особенно когда плачешь, — на противоположной кровати, заправленной шерстяным колючим одеялом, сидела еще одна монастырская воспитанница. Ее звали Лилией.
— Я не плачу. Совсем нет, — Стелла сделала вид, что возится в сундучке, в котором хранились гребень, зеркальце и прочие мелкие вещицы, что могли пригодиться в уходе за собой.
«И в самом деле, что со мной происходит? Разве я была такой плаксой прежде? Разве это не я сбегала из дворца, чтобы с деревенскими мальчишками удить рыбу, плескаться в холодной реке, припустить с шиком в разговоре ругательное слово, за которое мачеха уничтожила бы одним взглядом?»
— Мне просто пыль в глаза попала, — для подтверждения слов царевна громко чихнула.
Еще во дворце Стелла научилась держать удар, но события последних дней основательно расшатали ее уверенность в себе. Сначала от нее отказался жених, потом подвел отец, ну а после неприятно удивила няня, оказавшаяся вовсе не той доброй старушкой, что попустительствовала проказам воспитанницы. Привычный мир рухнул, а в новом Луна себя еще не нашла.
