лучшими безо всяких на то оснований?
Крылов усмехнулся. Чижов и еще один инструктор покачали головами, как бы говоря, вот какой непоседливый ученик. Но я уже не собирался отступать. Если уж сказал «а», то надо говорить и остальные буквы, вплоть до «я».
Кроме того, может быть, мне действительно повезет и я смогу выбить для себя другие условия обучения? Или, по крайней мере, пройду его по ускоренной методике?
— Знаю, и постараюсь действовать осмотрительно, — ответил я. — Но я уверен, что уже сейчас смогу сдать итоговый экзамен и подняться хоть по четвертой категории сложности маршрута.
На самом деле я был уверен, что смогу одолеть и еще более высокую категорию, но не стал чересчур бахвалиться. Мне и так никто не верит.
Услышав меня, Гущев улыбнулся.
— До чего же ты у нас кичливый. Ты у нас не Сохатый, ты у нас индюк надутый. К счастью, я знаю, какое задание тебе дать, мой вундеркинд. Ты же у нас верховая высшей категории и как раз освобожден от занятий? А раз так, то завтра пойдешь вместе с инструкторами в горы. Восстанавливать спасательную хижину. Поработай там, на высоте, а когда вернешься, поговорим насчет восхождения. Понятно?
Это было не совсем то, на что я рассчитывал. Но деваться некуда. Я кивнул и спросил в ответ:
— Когда отправляемся?
Помимо того, чтобы не спешить на склонах навстречу своей смерти, мой седоусый тренер в прошлой жизни, Ковригин Анатолий Павлович не раз, бывало, приговаривал:
— Ты смотри, болтун — находка для врага. Слово не зяблик, выпорхнет и обратно не загонишь. А у тебя иногда слова не просто как пташки, а как пули из пулемета выскакивают. Молчание — золото, не забыл?
Нет, забыл, многоуважаемый Анатолий Павлович. Каюсь, забыл, дурья моя башка. Черт меня вчера потянул за язык и вот вам пожалуйста.
Ни свет ни заря в наш домик ввалился Харазов, высокий, сильный мужчина, правда, с небольшим брюшком, угадывающимся под штормовкой, легкой курткой из плотной водоотталкивающей ткани с капюшоном.
— Рота, подъем! — заорал он на весь лагерь, да еще и таким звонким высокотембровым голосом, что впору табун лошадей на водопой отправлять. — Кто у нас тут Сохатый, самый лучший восходитель в Советском Союзе? Наш великий мастер? Пошли быстрее, нам надо уходить на высоту!
Вот проклятущее проклятье всех горных демонов! Я ворча, поднялся с постели и поежился от утренней прохлады.
— Скорее давай, салага, тебя все ждем! — закричал Харазов. — Работай ножками, ну, скорее!
Чертыхаясь, я побежал умываться. Гущев, собака, само собой, вчера умышленно «забыл» сказать, что мы отправляемся в поход на обустройство горной хижины в четыре часа утра. Запамятовал, так сказать.
Перед нашим домиком стояли еще двое парней, у их ног лежали увесистые рюкзаки. Само собой, это были не легкие изящные сумки двадцать первого века, а бесформенные мешки, чуть ли не мезозойской эры.
Я быстро сполоснул лицо в рукомойнике, собрал свой рюкзак и подошел к парням. Харазов недовольно осклабился:
— Ну, Лосяра, долго тебя ждать? Всю косметику положил, духи там, крема всякие? Смотри, солнышко наверху сильно горячее, сожжет твою нежную кожицу.
— Позавтракать можно? — спросил я в ответ, уже зная, что он скажет. Сейчас еще больше начнет издеваться, предположит, что я, как жираф, буду еще два часа набивать себе брюхо. Спросит, не подождать ли, пока мое сиятельство изволит отобедать и отужинать.
Поглядел на меня, Харазов перестал улыбаться.
— Это никогда не помешает. Пустой желудок — враг альпиниста.
И мы пошли в столовую, подкрепиться перед выходом. Никого нет, еще рано. Поэтому можно брать все, что угодно. Но мы этого делать не стали.
Наедаться перед походом до отвала — это плохая идея. Достаточно утолить голод. Во всяком случае, такова моя концепция.
Легкий перекус. Рисовая каша, тушенка, какао. Приятная тяжесть в животе. Теперь бы на боковую и дальше спать. Но нет, мы поднимаем рюкзаки и натягиваем тяжелые мешки на спину.
Вдобавок к своим вещам я добавил туда съестные припасы: ту же тушенку и колбасу, а еще хлеба. Не удержался и взял булочки, ириски и карамельки. Конфеты тоже нужны — это источник углевода, так ценного в горах.
Мы выступаем в поход в полпятого. Я уже проснулся окончательно, смотрю по сторонам, готовлюсь к дальнему пути. С одной стороны, чуток сожалею, что выеживался вчера за костром. Молчал бы и сейчас лежал в домике, отдыхал. Хотя нет, сегодня я и так планировал индивидуальные тренировки. Отлежаться не удалось бы.
С другой стороны, пробежка по горам и работа на высоте — это тоже хорошая тренировка. Надо воспользоваться этим походом по-полной. Как раз, познакомлюсь с опытными людьми.
Мы вышли из лагеря, протопали по тропинке к ручью. Справа и слева росли кусты, за ними молча высились ели. Тишина, только ранние пташки вяло порхали среди ветвей. А вон промелькнула шустрая рыжая белочка.
Мы перешли ручей по камням. Дальше тропинка виляла среди валунов и снова пряталась между деревьями.
Я шел предпоследним. Харазов первым. Все молча и сосредоточенно смотрели под ноги. Шли размеренно, готовые к долгому переходу. Я спросил:
— А на какой высоте эта хижина? Большая ли она? Ее хоть начали строить?
В ответ все промолчали. Тогда я заметил:
— Жаль, что высота способствует небольшой глухоте.
Тогда передний спутник на ходу обернулся и посмотрел на меня. Высокий и длиннорукий, как дядя Степа. Я вспомнил, что в эти годы как раз ценились именно такие альпинисты. Которые могут, не напрягаясь, достать птенца из гнезда на вершине скалы.
Техника скалолазания сейчас только начинает развиваться в полную силу. И забеги на скорость обычно выигрывают самые высокие, те, что успевают как можно быстрее ухватиться за зацепы и бегать по каналам, как горный козел. Это уже потом, когда трассы станут более техничные, когда надо проходить еще и нависания, и карнизы, на первый ряд выйдут низкорослые крепыши.
Короче говоря, этот долговязый сказал:
— Ты все увидишь, когда будем на месте. Зачем тебе сейчас забивать этим голову? — снова повернулся вперед и пошел дальше.
Какая трогательная забота о содержимом моей головы! Надо же, а я и не знал, что это так сильно беспокоит других участников нашего стройотряда.
Теперь тропинка круто пошла в гору и мы мерно затопали ботинками по земле, из которой выглядывали узловатые корни деревьев.
— А я люблю забивать
