Не не удивительно.
Я присел рядом, придвинув ноги — если честно, замёрзли и набились — к огню. Помолчал, спросил:
— Слушай, ты когда босиком привык ходить?
— На третий год, — не удивился Джек. — По-моему, да, на третий…
221.
— А ты таких ребят не знал, — я напряг память, но вспомнил только двоих: — Маккс Одер и Питер Седжвик?
— Знал, — так же спокойно ответил он. — Это наши, англичане, только попали сюда позже, когда всё уже рухнуло. Они были где-то на востоке… Ты что, виделся с ними?
— Погибли в мае 85-го, — ответил я. — Они и ещё один… забыл, ирландец какой-то.
— Генри О'Нэйл, — определил Джек. — Скорее всего… Они вместе ходили… Значит, погибли. Ну что ж… А что ты мне хотел сказать?
— Джек, — напрямую начал я, — Таня — моя девушка. Только моя. И если она нужна тебе, то вставай и пойдём драться. Насмерть. Но даже если ты победишь — не факт, что она станет твоей после этого.
Англичанин довольно долго молчал. Потом тихо сказал, глядя в огонь:
— Я не буду причиной вашего разлада. Ты мне нравишься, князь. Слишком нравишься, чтобы портить тебе жизнь.
— Хорошо, — отсёк я. — Теперь вот ещё… Если вдруг случится так, что я не вернусь из этого похода… или ещё откуда-то… Вот тогда, Джек, не дай Танюшке остаться одной. И в первую очередь посмотри, чтобы она не вздумала уйти следом за мной. Ей может стукнуть в голову такое.
Вот на этот раз он удивился. Даже, пожалуй, обалдел. Уставился на меня, недоумённо моргая, потом наконец выговорил:
— Но послушай… почему просишь меня?! У тебя хорошие друзья…
— Хорошие, — кивнул я. — Но они должны думать и о себе. И о своих девчонках. А ты сможешь думать только о ней.
Джек помедлил. Достал из ножен меч и поднялся. Постоял. Я наблюдал за ним снизу вверх. Джек медленно опустился на колено и протянул мне бастард, держа его на ладонях обеих рук и глядя мне прямо в глаза:
— Клянусь, — отчётливо произнёс он, — пока я жив — я буду твоей девушке надёжным щитом и другом. Только другом, князь.
Я коснулся его меча. Джек поймал им лежащие ножны, вбросил в них оружие и сел.
— Принц Чарльз — какой он был? — поинтересовался я. Джек снова немного удивился, но отвтеил охотно:
— Да каким… Храбрым. Скрытным. И никогда никому ничего не прощал. Он был хорошим вождём и… королём. Вот и всё. Друзей у него не было. Вождю трудно иметь друзей.
— Да, трудно, — задумчиво согласился я. И, поднявшись, собираясь идти спать, убеждённо повторил: — Очень трудно, Джек.
* * *
Утром, ещё до того, как мы проснулись, неожиданно прошёл весенний дождь — бурный, шумный и короткий. Я слышал сквозь сон, как он лупит по камням и листве, шумит по скальному карнизу над входом. Потом кто-то спросил по-французски (а я понял сквозь сон): "Кончился?" — и чьё-то утвердительное бормотание.
Вставать я не спешил — наслаждался балдёжным состоянием, этими негромкими разговорами, дыханием Танюшки рядом. Кстати, подумал я, а у нас уже все спят рядом со своими девчонками… а Щусь с саней?
Утренний покой накрылся никелированным тазиком. Я сел, тем же движением подогнув ноги.
Да, Щусь спал возле Сани. Само по себе это не выглядело чем-то странным (вон и Олег Фирсов с Басом валяются рядом, перепутавшись ногами и руками). Если не значть, что к чему.
Я мысленно даже не сплюнул — смачно харкнул. И потянулся за туфлями.
* * *
Сколько раз я это видел — в кино, когда солдат уходит на фронт, прощается с
222.
девушкой, и это прощанье длится, длится, и ни он, ни она не могут найти в себе силы его оборвать.
Меня всегда раздражали эти куски фильмов, потому что — по моему мнению — они мешали воспринимать течение событий. А оказывается, что я просто-напросто был дурак и не лечился, потому что уже десять минут стоял, держа ладони Танюшки в своих, сжав их перед грудью.
И не мог уйти.
Виктор Цой
Тёплое место — но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звёздная пыль
на моих сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Ненажатый вовремя курок —
Солнечный день
в ослепительных снах!
Группа крови
на рукаве,
Мой порядковый номер
на рукаве!
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве…
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
удачи.
Есть чем платить — но я не хочу
Победы любой ценой.
Я никому не хочу
ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой.
Просто — остаться с тобой.
Но высокая в небе звезда
зовёт меня в путь!
— Я пошёл, — вздохнул я и, отпихнув локтем рукоять палаша, последний раз сжал ладони Танюшки и зашагал по тропинке вниз.
Я уходил не последним. Меня широкими шагами нагонял Север, придерживая на бедре шпагу, а ещё несколько человек — изо всех трёх отрядов — по-прежнему стояли возле пещеры с девчонками.
— С Кристинкой попрощался, — печально сказал он, подлаживаясь под мой шаг. — Плохо
мне как-то, Олег.
— Угу, — буркнул я. Север вздохнул. Его тонкое (аристократическое) лицо стало
задумчивым, он вдруг пропел негромко:
— Я пока ещё
живой…
Жизнь моя — как ветер,
Кто там меня встретит,
На пути домой…
— Не замечал за тобой страсти к русским народным песням, — удивился я.
— Я за собой её тоже не замечал… Однако вот. Что-то другое не поётся, — пожал он плечами под своей кожанкой.
223.
— Угу… — повторил я. — Как там у тебя? — я помедлил и напел, как всегда, фальшивя:
— Жизнь моя — как ветер,
Кто там меня встретит,
На пути домой…
Оглянувшись, я увидел, что Танюшка стоит с поднятой рукой на верху тропы.
Прямо в пронзительно-голубом небе.
* * *
До вечернего привала оставалось не так уж много, и мы с Сергеем пристально посматривали по сторонам, выглядывая место для бивака среди всей этой сумасшедшей зелени. Под вечер в головной дозор я напросился сам — все устали, а у князя есть интересное право: в таких случаях брать самое трудное на себя. Сергей пошёл со мной, потому что знал эти места по зимнему рейду. А ещё потому, что он был мой друг.
— Вон там хорошее местечко, — Сергей указал палашом. Я вгляделся — примерно в
километре от нас (по прямой, впереди начиналась лощина) две поднимающиеся над зеленью жёлто-серые скалы сходились буквой л.
— Да, неплохо, — согласился я. — ну что, подождём наших?
— Что-то… — Сергей подёргал ноздрями. — Слушай, дымом пахнет.
