В этом году аборигены очень попросили богов, и те прислали на засушливые, выжженные солнцем земли еще один ливень, запросто переплюнувший бы тропические. Это случилось через два дня после нашей попытки захватить холм. Поливать начало до рассвета. Я проснулся от частого перестука тяжелых капель, быстро превратившегося в громкий гул, словно огромная медная труба застряла на одной низкой ноте. Вспомнил, что мы далеко от реки и выше ее уровня метров на сто, так что можно спасть спокойно. Так и сделал. Когда меня разбудили соседи по палатке, встававшие с зарей, ливень продолжался.
Прячась от него и/или учуяв запах копченого мяса, которое нарезал на завтрак Дюрис, в палатку проскользнула генета, наполнив ее сильным мускусным запахом. Зверушка села у входа, внимательно наблюдая, как раб отрезает и раскладывает на бронзовом блюде тонкие ломтики окорока подсвинка, застреленного мною незадолго до перемещения лагеря на новое место. Гленн смешивал в бронзовом кувшине красное вино с водой. Я приучаю его и Бойда пить вино разбавленным. При мне они так и делают. И блюдо, и кувшин преподнесли мне германцы. Не думаю, что нашли их в каком-нибудь нищем деревенском доме, наверное, грабанули виллу, несмотря на строжайший запрет легата Квинта Фабия Максима. Бойд, дожидаясь завтрак, шлифовал шкуркой крота клинок спаты. Когда делать нечего, он чистит оружие.
Я умылся дождевой водой у выхода из палатки. Высовывал ладони, ждал, когда холодные струи наполнят их, после чего плескал в лицо, мигом выгоняя остатки сна. Потом кинул генете большой кусок копченого мяса, чтобы не заглядывала нам в рот и не терроризировала своим специфичным запахом. Схватив подачку, хищница остановилась у выхода из палатки, посмотрела на струи дождя, потом на нас, решила, что промокнуть — меньшая из бед, и выскользнула наружу. Наверное, ей непонятна даже сама мысль, что можно не отнять такую вкуснятину. Я сел за низенький трехногий столик, на котором уже стояли блюдо с нарезкой и ломтями вчерашней лепешки и три чаши с разбавленным вином. Рядом заняли места Гленн и Бойд. Дюрис ел отдельно и после нас, но так же много. Мясо было суховато, трудно пережевывалось и без вина плохо лезло в горло. Зато калорийное, насыщаешься быстро.
После завтрака мы с Гленном сели играть в нарды. Пытаюсь ввести эту игру в обиход римлян и германцев, но не получается, потому что мало кто умеет считать и еще меньше желающих научиться этому. Моим помощникам деваться было некуда, пришлось овладеть этим умением.
Бойд побежал в палатку к германцам. Там его угостят вином и байками о победах в боях. Судя по парочке, которые он мне пересказал как-то, барон Мюнхгаузен — скромный потомок одного из моих нынешних подчиненных.
Ливень с короткими перерывами продолжался еще почти двое суток. Когда я на третий день вышел к реке Сикор, уровень ее поднялся метров на десять или даже больше, из-за чего стала шире раза в три. Бурным грязным потоком неслась она к Средиземному морю, унося с собой вымытые с корнем деревья и кусты и прочий мусор. Оба наплавных моста как корова языком слизала. Никаких разговоров о том, чтобы возвести новые в ближайшие дни и речи не могло быть. Примерно такая же ситуация была и с другой стороны от нашего лагеря. Там километрах в сорока пяти от Сикора протекала до недавнего времени узкая и мелкая речушка с приятным названием Цинга. Теперь и она превратилась в широкую и глубокую горную реку со стремительным течением. Все междуречье было обобрано моими подчиненными задолго до прибытия Гая Юлия Цезаря, а получать продовольствие стало неоткуда. Цены на продукты питания стремительно поползли вверх. Через три дня модий (без малого девять литров) зерна стоил пятьдесят денариев.
Впрочем, в моем подразделении с едой проблем не было. Германцы умудрялись переправляться через Цингу не только налегке, но и с трофеями, и даже продавали часть награбленного легионерам. Последние пытались следовать их примеру, правда, недолго. После того, как несколько небольших отрядов были уничтожены лузитанами, живущими в горах и перешедшими к партизанской войне, легионеры стали отправляться на промысел большими подразделениями, не меньше манипулы, а для такого количества людей поблизости поживы не было, всё уже разграбили до них. Как ни странно, на германцев лузитаны не нападали. И наоборот. Аборигены признавали превосходство моих починенных, а те за такое уважение к себе и отсутствие в нищих горных селениях достойной добычи «не замечали» вражеские отряды.
По закону подлости именно в это время и прикатил обоз из Галлии, расположился на левом берегу реки Сикор в нескольких сотнях метров от нас. Вместе с ним прибыло подкрепление — кельтские всадники и отпрыски знатных римских родов, желающие приобрести военный опыт, а чаще — запись в послужном списке, чтобы иметь возможность продвигаться по карьерной лестнице, и послы к Цезарю. Последних, как и товары для самого проконсула, перевезли на правый берег на нескольких небольших лодочках, сколоченных легионными умельцами. Остальным — тысяч шесть человек — пришлось ждать, когда спадет вода в реке, появится возможность навести наплавной мост.
О приходе обоза узнали и наши враги. В их распоряжении был каменно-деревянный мост, довольно крепкий, построенный с учетом редких, но разрушительных разливов Сикора, поэтому я не удивился, когда рано утром на обоз напали кельтиберские всадники. В нашем каструме сразу зачем-то затрубили тревогу, хотя единственная помощь, которую мы могли оказать — это посочувствовать и приободрить криками. Впрочем, кельты и без нас вполне справлялись со своими дальними родственниками. Во-первых, у них было больше боевого опыта, приобретенного в сражениях с римлянами, германцами и в междоусобицах; во-вторых, на виду у командования кельты готовы были умереть, но не сплоховать. Пока кельтская конница сдерживала натиск вражеской, обоз быстро переместился в горы. Сделали это вовремя, потому что вскоре подошли три вражеских легиона, которые сразу потеснили кельтов. Лезть в горы помпеянцы не решились. Наверное, испугались, что Гай Юлий Цезарь воспользуется их уходом и нападет на каструмы, оставшиеся с малой защитой. В итоге их вылазка закончилась парой сотен убитых с обеих сторон и захватом нескольких арб и палаток, но радовались этой маленькой победе так, будто разбили пару легионов Цезаря. Все-таки римляне — шумный народ.
123
Воздух наполнен сыростью, что в этих засушливых краях кажется чудом. На доспехе образовались капли росы, что тоже в диковинку здесь. Когда лучи недавно взошедшего солнца попадают на них, капли вспыхивают, как бриллианты. Я скачу на коне по дороге, идущей вдоль левого берега реки Сикор. Следом движутся мои подчиненные. Гай Юлий Цезарь предлагал взять и недавно прибывших кельтов, но я отказался, потому что не знаю, что они отчебучат в бою: откажутся отступать по моему приказу или драпанут без приказа. Мы переправились через реку по наплавному мосту, сооруженному за ночь километрах в тридцати выше по течению от того места, где был наш лагерь. Для сочленения сколоченных на берегу плотов использовали челноки из воловьих шкур, натянутых на каркас из прутьев, изготовленные пришедшими с обозом кельтами. Первыми еще до восхода солнца переправились десять когорт и на ближайшем холме сразу начали строить каструм. Затем пришел черед коннице. Мы должны встретить врага, если узнает о новом мосте и попробует напасть, и задержать его как можно дольше, дать время переправиться обозу на правый берег. Пока что мы не встретили ни одного врага, даже сторожевые дозоры не попадались. Деревни были пусты. Германцы ограбили их еще до того, как прибыл Гай Юлий Цезарь.
Первых людей мы увидели, когда были километрах в пяти от Илерды. Ими оказались вражеские фуражиры. Легионеры косили пшеницу на полях возле деревни, собирали в снопы и грузили на арбы. Оружие и щиты были сложены возле крайних домов. Пшеница уже перестояла. Косить ее надо было неделю, а то и две назад. Видимо, раньше опасались переходить на левый берег. Теперь чувствовали себя здесь в безопасности, поэтому и приняли нас за своих.
