Трупы из коридора уже вынесли, но рисунки мелом, с пятнами крови, и следы на стене смотрелись живенько. Как на картине абстракциониста. Смелый мазок здесь, не менее красивый там. Искусствоведа еще сюда, и он подробно изложит, что именно хотел сказать художник. Много нового можно узнать про себя. Хорошая профессия — мели языком, употребляя сложносочиненные выражения и ссылаясь на неведомых авторитетов, и люди завороженно смотрят в рот, обнаруживая неведомые глубины на мели.
Любка действительно стояла на лестнице в компании третьего секретаря и нервно курила.
— Все, — сказал довольно очкастый. — Обвинений не предъявлено. Выезд из страны временно запрещен, но мы еще поборемся. Какое право имеют русских подданных, ни в чем не замешанных и подвергшихся нападению, так унижать? — Он был искренне возмущен несправедливостью полиции и явно не при делах. Его задача была — махать удостоверением и жаловаться по инстанциям. Науялис стоял с ничего не выражающим лицом и делал вид, что его не касается. Он человек маленький.
Я задумчиво посмотрел на него и мысленно дал зарок изобразить его в очередном сценарии в виде английского контрразведчика. Нельзя такого колоритного типа не вставить. С плоскогубцами в руках. Главное, чтобы потом не побил.
— А ты куда? — спросила меня Любка настороженно.
— Домой. Раз все кончилось…
— Нет! Я здесь одна не останусь! Мне страшно, — тоном ниже сказала она.
— Ну поехали, — без особой охоты соглашаюсь. Принц я или не принц? Спас или не спас? Теперь придется и в дальнейшем отвечать за девицу красную.
* * *
— А кто это был? — спросила Любка, когда, получив свой пакет, Радогор удалился в известном только ему, но, без сомнения, очень важном для защиты Отечества направлении.
Она ходила с веником и тряпкой, старательно наводя порядок. Злая немчура, разыскивая сокровенные документы, все перевернула и всерьез напакостила. Хорошо еще, вещей у меня не слишком много, не успел толком обжиться, но фотоувеличитель поломали напрочь, и его было жалко. Зачем было топтать ногами? Свиньи. А Любка показывает послушание или бдительность, что ли, усыпляет? Так у меня розог под рукой все равно нет.
— Ответственный товарищ, — пробурчал я. — Доходчиво объяснил, что сенсация Родине не требуется.
— И почему ты так просто сдался? — обвиняюще спрашивает. Руку уперла в бок, глаза мечут молнии. Вполне понимаю. Столько натерпелась, а зачем?
— Потому что я не хочу опять воевать. Одного раза больше чем достаточно на всю оставшуюся жизнь.
— Я не поняла, — растерянно говорит.
— «Вспомни, когда пророк втайне поведал одной из своих жен новость, — провозгласил я. — А когда она передала эту новость другой жене…»[64]
— А если не издеваться?
— Я все равно ничего точно не знаю. Так… предположения. И болтать об этом не стоит. Нам не нужна объединенная Германия, так?
— Так. Это я понимаю.
— В Австрии очень удачна попытка переворота, и правительство разгоняет все партии, а народников запрещает. Ты посмотри, как интересно получается… социал-демократы никогда не сотрудничали с Народной партией. Ни одного случая компромиссов на серьезном уровне. И в Германии, как в зеркале, абсолютное повторение. Да и неудивительно. Слишком программы схожи, и тянут избирателей друг у друга. Только Бауэр педалирует просто справедливость по отношению ко всем гражданам Австрии, а эти — исключительно к немцам. А католики в австрийском правительстве — это неприятный сигнал для Берлина. На севере в основном протестанты живут. В октябре выборы, и Леманн приходит к власти. Они никогда не договорятся. После мятежа — нет. А значит, Руси это выгодно. А скандал перед выборами в Народной партии — нет. Придут к власти местные социалисты с неустойчивым большинством, будут смотреть на юг за поддержкой.
Любка хотела что-то сказать, но вместо этого принялась вновь ставить на место стулья.
Объяснять, что, по моим предположениям, еще и деньги на партийные нужды народников приходили с Востока, я не стал. Радогор достаточно ясно намекнул. Салимову нет необходимости на кого-то давить. Леманн у него уже в кармане, как и оригиналы всех этих расписок и перечислений в партийную кассу. Наверняка есть негласные договоренности о будущем.
Наш Диктатор сделал ставку на родственную душу. И это не просто дурь. Связи между определенными политическими и экономическими кругами наших стран — не шибко большой секрет. Нам выгодно иметь возможность маневра. Германия — Русь, США — Русь, Австрия — Русь, Франция — Русь. Не получим там — возьмем здесь. Если существует не два противостоящих блока, а три или четыре, всегда договориться легче. А гегемон в Европе нам без надобности, как бы его ни звали. Даже Русь. Не потянуть нам сегодня противостояние, а оно неизбежно будет.
Вот и получается… Трехов — человек Леманна, но собирал на него компромат. Штенис искал документы, чтобы шантажировать Леманна слишком тесными связями с русскими. Может, за место в партийной иерархии боролся, может, с Мерцем хотел подружиться. Не особо важно. Интересно, кто реально стрелял? Да не очень. Если я правильно соображаю, кто угодно мог. У всех есть причины. А скандал Руси на этой почве при любом раскладе невыгоден. Не будет очередной премии за журналистику? Плевать! Не хочу крови. Если я потеряю возможность прославиться, но приобрету отсутствие объединенной Германии, мне плохо не станет. Меняю жизни неизвестных на свое личное благополучие.
Кто его знает, может, все это мои фантазии, но выглядит очень логично. Совершенно нет желания лезть глубоко, и вид старого знакомого не вдохновляет на подвиги. Он недаром сам пришел. Могли и надавить через редакцию. А я мог взбрыкнуть. А теперь ясно, что на очень высокий уровень уходит ниточка. Не надо даже слов — я понятливый.
Просто не верится мне в прогнозируемость подобных союзников. Неизвестно еще, как Леманн поступит, когда придет к власти. Слова до выборов и после у политиков очень часто расходятся.
А пока у него есть хороший повод и прекрасная возможность замочить своего соратника Мерца, смотрящего косо на Русь и рассуждающего про необходимость жизненного пространства для тяжело живущего немецкого народа. Мы мешать не будем, но потом получим единоличного вождя. Хорошо это или плохо? Поживем — увидим.
Я уже задремал, когда, тихо ступая босыми ногами, пришла Любка и залезла ко мне на диван под одеяло.
— Я все-таки не железный, — сказал я, пытаясь отстраниться от горячего, как печка, тела. — Ты уже не в том возрасте, чтобы жаловаться на темноту. Я ведь могу и отреагировать в чисто мужском духе.
