Самолёт уже действительно не мог противостоять разбушевавшейся стихии, его несло, как говорится, без руля и без ветрил. Внизу, сливаясь в полосы, мелькали пятна пейзажа, похожего сверху на камуфляж «сумерки».
Всё это Акела отмечал краем глаза, не отводя глаз от ценного пленника. Одной рукой он крепко держал стягивающую хана верёвку — не дай Бог улетит с ковра вниз. Лицо пленника по-прежнему ничего не выражало, вспышки молний освещали только бесстрастные глаза и плотно сжатые челюсти. Восток — дело тонкое, слыхали, а как же.
Громадная ветвистая молния под чудовищный грохот разорвала небосвод. В душе всё-таки шевельнулся холодный червячок страха. Эта гроза действительно напоминая ту самую, из-за которой они оказались здесь. Не дай Бог зашвырнёт ещё куда похуже. Как ни плохо было им, когда они попали сюда, но прижились понемногу. И неплохо, надо сказать, прижились. Потерять ещё и этот мир — не есть здорово. Под впечатлением этой мысли он глянул вниз. Их уже мотало над кипящими бурунами морских волн, видно белую кипень на гребнях.
Шквал сильно тряхнул ковёр, небо опять распорол атмосферный разряд и вспышка ярко осветила пленника. Руки хана были свободны, а на лице были видны только оскаленные белые зубы и горящие сумасшедшим восторгом глаза. Хан диким котом бросился на Акелу, пытаясь схватить руками за горло. «Где Васька?» — мелькнула мысль. Отбив руку Джура-хана, он схватил его за шею. Толкнувшись ногами, тот всем своим телом ударил Витязя и, сцепившись, они полетели вниз, прямо в бушующее море. Удар шквала пробкой заткнул горло и холодная волна накрыла его с головой.
…Прозрачная зеленоватая масса волн колыхалась в глазах, то закрывая весь обзор, то вдруг съезжая вниз. И тогда солёная вода тяжёло била по лицу, словно песком набитая подушка. В лицо изо всей дурацкой мочи била стена ветра, плотного, как мешок с цементом. Сгустившийся воздух, моментально забивая глотку, разрывал и без того кричащие от нестерпимой боли лёгкие…
Сапоги сразу набрались водой и тянули вниз не хуже пудовой гири. Плюнув на нехватку воздуха, Акела всё внимание и силы отдал попытке избавиться от обуви. Вытащив засапожный нож, он двумя движениями распластал левое голенище. Его не пришлось даже стаскивать, он дрыгнул ногой и сапог канул в тёмной глубине.
Грудь распирало — кончался воздух. Перед глазами поплыли радужные крючки и закорючки, шум в ушах и давление нарастали. Витязь взмахнул руками, вырываясь за свежей порцией кислорода. Голова пробила поверхность воды, но порыв ветра мгновенно залепил судорожно открытый рот.
Жадно «откусив» один вдох, тут же получил по морде удар волной и снова кипящее зеркало поверхности замаячило где-то сверху. От второго сапога избавился столь же быстро. И началась долгая, изнуряющая борьба с волнами…
…Кто-то хлопал его по щекам. Акела пошевелился. О-ох, гос-с-споди, жив! Словно в мясорубке побывал, ни одного свободного клочка, всё болит. Во рту полно песка, где-то рядом слышится шорох набегающих волн. Он со стоном перевернулся на бок и выплюнул тяжёлый комок. Вдохнул полной грудью, желудок тут же скрутило болью, вывернуло наизнанку какой-то гадостью.
— Не хотят тебя твои боги принимать, — послышался чей-то, смутно знакомый, насмешливый голос. Витязь попытался открыть глаза, это получилось с большим трудом. Зачерпнув воды прямо рядом с собой (он, оказывается, лежал на границе моря и суши), ополоснул лицо и с усилием навёл резкость. Здравствуй, жопа, Новый год!
Рядом, на песке, примерно в двух метрах от него, сидел, собственной персоной, Джура-хан. Причём, совершенно живой и, вроде бы, невредимый.
— Тебя… — Акела закашлялся.
— Ты хочешь сказать, что и меня тоже? — криво усмехнулся хан. Акела, продолжая кашлять, кивнул. Джура-хан пристально посмотрел на него, он, казалось, обдумывает — не свернуть ли шею дерзкому русу? Видимо, решив, что пока такой необходимости нет, поднялся и пошёл прочь.
Собравшись с силами, Акела полностью выполз на сушу, оставив метра три между собой и морем. Это незначительное усилие истощило его настолько, что он снова впал в забытье.
Очнулся он от жажды и пронзительных криков чаек над самой головой, распухший шершавый язык ворочался во рту, как посторонний предмет. Голова раскалывалась от боли, всё вокруг виделось в ослепительно бело-жёлтых тонах. Ну, ладно, валяться здесь можно сколько угодно, водички никто не принесёт и на ручках тоже тащить никто не станет.
Собравшись с духом, Витязь осторожно встал сначала на четвереньки, вспугнув бродивших по песку птичек, что подбирали выплеснутых волнами мелких рачков. Тяжело разогнулся во весь рост, пошатнулся, но устоял. С трудом, проваливаясь по щиколотку в сухой песок, тащился на негнущихся ногах, преодолевая головокружение и тошноту. Стена леса приближалась медленно, но неотвратимо.
Когда, наконец, Акела вошёл под спасительную сень, он уже с трудом понимал — чего же, собственно, ищет? В висках молотила боль, перед глазами мельтешили разноцветные круги и искры. Журчание ручейка прозвучало в голове пожарным набатом. Проломившись сквозь кусты, он упал на живот, погрузил лицо в прохладную воду и жадно пил, пил, пил… Сознание понемногу возвращалось в гулкую пустоту черепа, мысли прояснялись.
— Ф-фу, поживём ещё, — голос был хриплым, но эта лёгкая хрипотца не шла ни в какое сравнение с прежним свистящим сипом. Полегчало. Так, теперь можно и оглядеться насчёт чего-нибудь съесть. Он вдруг почувствовал зверский голод, пустой желудок настойчиво напоминал о себе. Акела внимательно огляделся.
А это у нас что? А это у нас орехи. Усевшись под куст и, набрав горсть недозрелого фундука, давил его в ладони и жрал, как дикий зверь, глотая полупрожёванным.
Медленной тёплой волной изнутри поднималось чувство насыщения, нахлынули вдруг силы, а с ними навалилась жуткая сонливость. Акела уселся прямо на мягкую траву и, привалившись спиной к стволам орешника, крепко уснул.
Разбудил его бьющий в глаза луч закатного солнышка, рот ссохся от жажды. Горела сожженная горячим солнцем кожа на лице. Это, конечно, не смертельно-немного погодя зудливо зашелушится и облезет рваными лохмотьями. И что? Девок такой рожей пугать, так откуда им здесь взяться? Вновь напившись у ручейка, Витязь почувствовал себя значительно бодрее.
А вместе с бодростью нахлынули всякие разные мысли. Например, чем вызвано вдруг такая лояльность хана? В его положении самым логичным было бы удавить его на месте. Благо, возможность такая была, пара кухонных тараканов затоптала бы его без труда. Ну, с этим, скорее всего, разберёмся попозже.
Вот, только, что это за остров? Если остров Дракона, то, в перспективе, возможна встреча с неким Добрыней. Акела хмыкнул. Уж в этот-то раз кнез ему всё припомнит. Ладно, раньше смерти помирать у нас привычки отродясь не бывало. Как говорится, бой покажет.
