– Ясно! – князь кивнул одному из дружинников и тот скрылся, спеша выполнить наказ. – Что еще?
– Про конюшни ты уже знаешь, тут я опоздал… Но есть и еще кое-что очень важное…
Отправившийся с поручением дружинник влетел обратно как опавший листок от порыва ветра, а следом за ним ураганом ворвался обозленный, перемазанный в пыли ратник, без шлема, без щита, без оружия.
– Князь! – утирая пот со лба, вымолвил он. – Полсотни пешцев, которых ты послал за подмогой, полегли у ворот. Все до единого. Какой-то невообразимый стрелок, засевший в тереме у приворотной площади, побил из стрелами. Некоторых прямо через щиты! Чтоб его выкурить, выжившие подпалили терема вокруг площади. В городе пожар… На стенах и на башнях не осталось ни одного нашего дозора, всех перебил проклятый лучник. Но теперь ему точно конец, там так пылает, что на два десятка шагов не подойти, того и гляди пламя перекинется дальше. Надо уходить из города, князь.
– Ты… – сжал кулаки Бутиян. – Собачья кровь… Кто ты таков, чтоб мне указывать? Тварь! В темницу этого выродка! И казнить поутру. Да чтоб я ушел из Киева из-за бунта жалких оборванных варваров?! Черта с два!
Опомнившиеся дружинники завернули ратнику руки за спину и потащили из светлицы. Но он только истерически хохотал, приговаривая:
– Поутру… Ха! Поутру – это гоже! Поутру ты, князь, на колу воронами будешь командовать. Если сейчас не уйдешь из города.
Один из дружинников саданул его локтем по губам и ратник умолк, отплевываясь кровью.
Бутиян широким шагом подошел к окну и бросил взгляд на холм у казарм. Дружина Владимира таяла как воск в горячей воде, но и от сотни не потоптанных конями поляков осталось слишком мало. Можно сказать, силы уравнялись, но русичи бьются так ожесточенно, словно языческие боги вдыхают в них больше жизни, чем положено смертным.
Князь понял, что как это ни дико, а дружина Владимира победит у казарм, если на помощь не послать кого-то еще. Но кого? Пеших конников да дворцовую дружину? Черт… Видимо так, больше все равно никаких сил в городе не осталось. Кажется невозможным, но Владимиру удалось одной лишь сотней перебить все укрепившиеся в городе войска, все дозоры, полсотни пешцев, изничтожить всю конницу, а сейчас он добивает у казарм остатки пехоты. А если горожане, поняв на чьей стороне успех, тоже выйдут на улицы? Это сейчас они по углам да щелям… Но если возьмут в руки хотя бы дубье, то город придется брать заново. И будет это совсем не так красиво и чинно, как в первый раз. Надо было не красоваться, а вводить в город больше войск… Проклятый Владимир! Как же ловко ему удалось провести всех липовым бегством!
– Воевода! – подумав приказал князь. – Выводи к казармам всех, кто остался. Эту битву нельзя проиграть! Бывших конников отправь тушить пожар, в бою с них теперь толку мало, а всех дружинников, тельников, кого найдешь – к казармам. Живо! Только учти – Владимира брать живым. Любой ценой! Ты меня понял? Оставь мне десяток из дворцовой стражи. На всякий случай. Все, ступай.
Полуян стрелой выскочил из светлицы и вскоре князь с удовольствием разглядел полных полторы сотни пешцев, ладным строем направившихся к казармам.
– Князь… – осторожно позвал Тризор. – Я могу кое в чем подсобить…
– Говори!
– Боец я не знатный, но ходок не плохой. Расскажи, куда надо идти, чтоб покликать подмогу? Я там пройду, где никакой витязь не пролезет, а тем более пять десятков. И еще… Заставы нужно предупредить не только о киевском бунте. Я узнал очень важную вещь – Владимировым прихвостням все же как-то удалось предупредить сильномогучих богатырей. Они вот-вот явятся, причем все вместе.
– Ничего… Я готов… Но покликать подмогу нужно как можно скорее. Коль получится, будешь боярином при мне. Обещаю! Знаешь где Собачий Овраг? Не в нем, конечно, но на левом склоне самая ближайшая из наших застав. Сейчас я начертаю тебе грамоту, отнесешь туда. Коль все выйдет ладно, готовь себе новый боярский кафтан!
Тризор сунул за пазуху протянутый князем свиток и поклонившись вышел из комнаты. Бутиян с надеждой поглядел ему вслед и снова бросил взгляд на редеющую у казарм рать. Ничего! Сейчас варвары узнают, что такое настоящая сила.
Полторы сотни пешцев под командой Полуяна ступили на склон холма, но Владимир их словно не видел – никто из русичей отступать не собирался, хотя их осталось чуть больше двух десятков. Правда поляков у казарм уцелело и того меньше, завидев подмогу они спешно бросились в отступление, давая возможность вступить в бой свежим силам. Это дало русичам возможность хотя бы перевести дух перед новой схваткой.
Тяжесть, духота, тьма… Боль… Он попробовал шевельнуться, но боль отозвалась сильнее, позволив почувствовать тело. Руки и ноги слушались исправно, но непомерная тяжесть вдавливала в землю с такой силой, что не хотелось и думать о том, чтобы встать. Но надо… Это слово в его жизни всегда значило больше, чем «хочу» или даже «могу».
Надо… Он напрягся и остатки одежды разлетелись дранными лоскутами, а кровь вяло засочилась из десятка чуть подсохших ран. Пот заливал лицо, щипал глаза, ноздри, губы… Во рту было сухо и солоно, каждый уголок тела словно кричал, прося хотя бы каплю воды.
Надо… Он напрягся сильнее и гулкий грохот разорвал густую душную тьму, руки заскользили в пыли но выдержали, дав возможность разогнуть спину. Тяжесть отпустила, раскатилась рокочущим гулом, словно от пожара рухнул терем в четыре поверха.
Свет… Яркий, теплый….
Ветер… Освежающий, чистый…
Голова раскалывалась острой ноющей болью, но Претич, хоть и с трудом, вспомнил все – предательство Тризора, готовящийся бунт, свое бесславное поражение. Нет уж! Я им дам бесславное поражение… Хрен в сумку им будет, а не поражение.
Он поднялся из развалин подземного хода во весь свой могучий рост, ноги шагнули и бревна ухнули в яму за спиной, подняв столб едкой пыли. Еще не зная о том, как начался бунт и к чему привел, он бросился с западной окраины в центр, к Горе, зная, что в любом случае Владимир будет прорываться к княжьему терему.
Город поражал небывалым безлюдьем, даже рыночная площадь, глядела в небо пустым, оставшимся после пира блюдом. Не было на улицах и ставших привычными пеших дозоров. Именно с базара Претич разглядел кипевший у казарм бой, даже увидал бьющегося в первых рядах Владимира, но вся доблесть и сила князя не смогли бы остановить поднимавшуюся по склону полуторасотенную польскую рать.
Владимир опустил меч и жадно вдохнул ставший родным воздух Киева. Как ни тяжко далась победа, но от выскочивших из казарм польских ратников остались только закованные в доспехи трупы, быстро собиравшие жадных до мертвячины мух. Правда и от сотни русичей осталось семь человек, а со стороны Горы уже топает новая польская рать в полторы сотни копий. Князь прекрасно понимал, что это конец, но даже дай он приказ к отступлению, никто из киевлян не сделал бы ни единого шага назад. Все тут останутся…
