в глазах чуть ли ни слёзы. И после «ой»:
— Рая пошла на вокзал, билет покупать. Сказала, что немножко задержится. А я почему-то забыла взять у неё ключ. Давай её здесь подождём?
Мамка: «Говно вопрос!» (естественно, своими словами), встали они под крылечком, что у входа в элеваторский магазин и ну, лясы точить.
Я высвободил оба ведра, наземь сгрузил, велик прокатил чуть вперёд, чтобы к забору приткнуть. А сам вспоминаю: поздоровался или нет? Это такое дело, что за мамкой не заржавеет.
Подошёл, присоседился, выждал момент:
— Здравствуйте! — И для мамки, — … Зинаида Петровна!
Её-то грех не узнать, хоть молодая совсем, наш будущий завуч. Шрам на щеке, из-за которого взгляд кажется строгим. Смотрит на меня, улыбается:
— Здравствуй и ты, Саша Денисов! Читала в газете стишок про казака-зайца. Мне понравилось, дочка в восторге. Обещает выучить наизусть…
И по моей душе, будто рашпилем до крови прошлась! Скомкал я взгляд и мамке:
— Можно я дальше пойду? Дождусь… возле подъезда?
— Только смотри, ничего по дороге не растеряй!
Повесил я вёдра на руль, и покатил вдоль забора, над которым всю ночь не выключается свет. А память, будто крест на спине. Тот самый, из кедра, кевга и эвкалипта.
* * *
То, что у Зинаиды Петровны есть дочь, открылось случайно. Я видел её только раз, и то мельком, даже имени не запомнил. Стояли они в коридоре вместе с моей мамкой возле внутреннего окна, что смотрит в спортзал. Я из него как раз выходил после урока физры. Взросленький был. Усики пробивались. Выпускной, кажется, класс.
Позвали они меня взмахом руки. Я подошёл. Спросили о чём-то — ответил. Смотрю, а у взрослых в ногах кнопка стоит. Красное пальтецо с чёрным воротником, задранным до ушей, шапчонка до глаз, шарф. По одежде догадался: девчонка, а разглядывать даже не стал. Мы тогда восьмиклассниц считали ссыкухами, а это вообще шелупонь, начальные классы. С тем попрощался и отвалил.
Дома уже, мамка спросила:
— Как тебе дочь Зинаиды Петровны?
— Да, — отвечаю, — никак. Что там рассмотришь под шапкой?
— А ты ей понравился. Спросили её: «Кто там, за окном, самый красивый?» — на тебя показала.
Я только фыркнул, а сам эпизод из памяти вон.
Потом уже, в лихих девяностых, работая в «афганской» газете, я собирал материал для цикла статей с общим названием «Осенние листья на память». Про небольшой посёлок в предгорьях Большого Кавказа, расстрелянный немецкими егерями. Сто семьдесят шесть душ погубили— женщин, стариков и детей.
Я списки добыл, побщался со всеми свидетелями, кто случайно остался в живых. Дядя Коля Копанев, соседка Анна Кузьминична, бабушка Малакеева, потерявшая мать и шестерых детей. Стишок написал:
На угоре и горе в октябре
сами вырастут живые цветы.
Там, где вечному огню не гореть,
там, где горю моему не остыть.
Здравствуй, Любушка! Как тебе спится?
Снятся руки твои и ресницы,
и полуденных глаз окоём.
Я не плачу, лишь сердце пустое.
Кружит ветер озябшей листвою.
Что за ангелы в небе твоем?
По предгорьям проктилась война.
Прокатилась стуйкой крови со лба.
Усмехнулась напоследок она
И сказала: нам с тобой не судьба.
Листья кружатся — жёлтые стаи.
Я душою к тебе улетаю.
Я ещё ничего не забыл.
Здесь мне видятся звёздные сини,
Триумфальные арки России
над сиротством забытых могил.
В общем, во всеоружии. И тут кто-то сказал, что у меня список не полный. У краеведов девятой школы есть дополнения. Там одна женщина умудрилась родить во время расстрела, кто-то ещё… не помню. Как не поверить? Список действительно куцый. В посёлке кроме жителей были солдаты на излечении, евреи из Ленинграда, те, кто случайно в лесу под руку попался. Кто теперь восстановит, если даже дома сожгли?
Я как та гончая: ноги в руки, да к Зинаиде Петровне. Знал уже, что она в этой школе завуч по воспитанию.
Встретила хорошо. Просияла. В кабинет проводила. Спросила: как я, как мать? А потом:
— Помнишь её? — (Это она про дочку, по имени назвала).
Тут бы соврать, а я, падла, ответил, что нет. — Сама ж Зинаида Петровна учила, что «обманывать нехорошо».
Потускнела она, душою окуклилась. Скрыла приветливость под невидимой роговой оболочкой. Отдала, что просил и попрощалась. Как с незнакомым.
Я сразу же понял, что неспроста. Стал наводить справки у тех, кто должен быть в курсе. Узнал через день, от бывшей технички, с которою мамка тоже дружила. Какое-то время назад, тема была на слуху. В городе её обсуждали. 21 ноября 1993 года, взрыв в здании редакций газет «Кубанские новости» и «Кубанский курьер» на улице Рашпилевской (это бывшая Шаумяна). В газетах писали, что погибла молодая девчонка, работавшая корректором. Воскресный день, что её туда понесло? Сильно наверное, работу свою любила. Откуда ж мне было знать, что это была она, та самая кнопка? — Ни фамилии не назвали, ни имени. Чай, не Влад Листьев! И в нашей центральной брехаловке: ни некролога, ни соболезнований. Был человек, и нет.
Наверное, думала Зинаида Петровна, что хоть я её кровинушку не забыл. А она и для меня умерла.
Долго я себя матюкал и в памяти тот эпизод картинкою всплыл. Чтобы помнилось на Страшном суде.
Чешу я, солнце казнит, пот на лице перемешивается со слезами.
И бога молю: «Господи, если ты есть! Дай повторить свой путь. Не свернуть, не разменяться по мелочам. Я эту девчушку от смерти на руках унесу!»
Так разогнался, чуть мимо калитки не проскочил. Разгрузился в тени сарая. Витёк Резниченко помог, велосипед подержал. Наверно почувствовал, что мы с ним когда-то будем знакомы. А здесь, возле дома, мы раньше с ним не встречались. Он детдомовец. Но то, что его бабушка
