– Ну и что? – недоуменно нахмурился Торопыга.
– Всеведа вспомни, – посоветовал Константин. – Тысячный отряд монголов прошел почти до Рязани, как нож сквозь масло. А теперь представь, что было бы, если бы их не встретил Всевед. В июле броды на Оке сыскать – раз плюнуть. Дальше Мещера, а это глушь еще та. Коней в поводу, и не спеша потопали прямым ходом к…. С трех раз догадаешься? И я не сказал еще одно. Колдун предупредил Батыя о том, что все это должно произойти до дня Карачуна, а самое лучшее – именно в этот день. Сразу оговорюсь, речь его была сбивчивой. Может, я чего-нибудь не понял и зря всполошился, но уж больно все сходится. Прямо как в мозаике.
– А день Карачуна сегодня, – негромко откликнулся Николка, задумчиво поглаживая рукой камень. – На нем хорошо топор точить, – похвалил он синеватую глыбу. – Вон какой шершавый. Ежели его распилить, то столько точил получится, что… ой! – отдернул он руку и пожаловался: – Колется.
– А ну-ка покажи, – заинтересовался Константин.
– Да пустяшное дело, государь, – засмущался Торопыга. – Даже руда не выступила.
– Давай-давай, показывай, – поддержал Вячеслав, мгновенно поняв, чего именно хочет друг.
Руку Николки с маленьким черным пятнышком, еле видимым на среднем пальце левой руки, они разглядывали чуть ли не минуту, затем переглянулись между собой.
«Обычный электрошокер, причем очень слабенький», – говорил взгляд воеводы.
«Только откуда здесь динамо-машина?» – вопрошали глаза Константина.
– А по-моему, Родион все-таки что-то напутал, – задумчиво произнес Николка. – Ну какие тут могут быть монголы? – Он плавно обвел засыпанные свеже-выпавшим снегом окрестности озера. – Нешто мои люди меня не предупредили бы? Тогда выходит, что и они и я зазря твой хлеб-соль едим. Верно я говорю, Вячеслав Михалыч? – повернулся он за поддержкой к воеводе.
Тот в ответ неопределенно пожал плечами и посоветовал:
– А ты все же получше всмотрись. То ли мне мерещится, то ли в глаз что-то попало, но какие-то черные точки в кустах промелькнули. Вон, пригорочек впереди. Сдается, он повыше камня будет, так ты до него доскачи и глянь, – посоветовал он добродушно.
Едва Торопыга удалился, как Вячеслав взволнованно повернулся к другу. Солидная важность верховного воеводы всея Руси мгновенно слетела с него, и на Константина смотрело лицо юного спецназовца. А сквозь волнение уже проглядывала прежняя, столь хорошо знакомая Константину по былым годам, лихость и бесшабашный задор:
– Будет драка, Костя. Это я тебе точно говорю. Есть одна примета, которая всегда сбывается. Как только у меня в голове Высоцкий или Трофим [201] зазвучит – все. Считай, что мордобитие обеспечено. Иногда сам удивляюсь. Вроде все в порядке, а я кого-то из них с утра напеваю. К чему бы? И на тебе, то на дороге засаду устроят, то вообще в абсолютно мирном русском городе ребятки местные пристанут, чтоб я с ними тренинг провел. Вот и сегодня с самого утра в ушах мелодия звучит, аж подпевать хочется.
– А кто поет?
– Трофим, – нахмурился Славка.
– Это что – хуже?
Воевода как-то странно покосился на него и явно ответил не то, что на самом деле думал:
– Считай, что они одинаковы.
– А чего хмуришься? – не отставал Константин.
Славка открыл было рот, затем закрыл, потом опять открыл и, указывая в сторону города, сказал другу:
– А вот и первая подмога.
Тот обернулся. Действительно, к ним во весь опор уже неслись всадники.
– Только что-то их много, – пробормотал Константин. – С нами всего два десятка ехало.
– Так Минька мастеровых своих на коней посадил, а их у него не меньше. Вон как в седле держатся – яко пес смердячий на заборе, – процитировал он известное выражение Петра I.
– А остальные?
– Этих я не знаю, – насторожился Славка. – Слушай, уж не монголы ли? – И он потащил клинок из ножен.
Но тревога была ложной. Как оказалось, старик-лекарь сразу после разговора с Константином не отправился спать, хотя ему и предложили местечко среди своих. Некоторое время он сокрушенно разглядывал безмятежно посапывающих булгар и юрматов, перебирая в сухих старческих пальцах янтарные четки-бусинки.
Затем, вздохнув, лекарь вышел на улицу, протер лицо снегом, извлек из своих пожитков молитвенный коврик, разулся и, встав лицом к югу, то есть к Мекке, приступил к совершению утреннего намаза. Он прочитал первую суру из Корана, сделал два положенных рак-ата [202] , но на этом его салят ассубх [203] не закончилась. Немного подумав, он прочитал еще и другую суру, последнюю [204] , показавшуюся ему особенно важной.
Затем лекарь не спеша поднялся, свернул коврик и отправился будить Рашида, назначенного ханом старшим над этими десятками…
– Наш хан Абдулла ибн Ильгам сказал тебе, русский царь, что клинки его воинов будут с тобой до тех пор, пока камень не станет плавать, а хмель тонуть [205] , – спрыгнув с коня и легко, кошачьей грациозной походкой ступая по снегу, подошел к Константину Рашид. – Я что-то не видел утонувшего хмеля, и по пути сюда мне ни разу не встретился камень, всплывший из воды, – первым улыбнулся он своей незамысловатой шутке.
– Я тоже, – согласился Константин.
– Тогда почему ты оскорбил нас, не взяв с собой?
– Вы устали с дороги. Я решил дать вам немного отдохнуть, – смутился Константин.
– Мои воины обижены, – покачал головой Рашид. – Они считают это недоверием к нам.
– Я готов искупить свою вину, – приложил руку к сердцу Константин.
– Золотом? – пренебрежительно усмехнулся молодой булгарин.
– Тогда я второй раз обижу вас, а мне бы этого не хотелось. Я знаю, что больше всего любит настоящий воин, но лучше, если ты скажешь об этом сам, – неторопливо произнес Константин.
– Наш хан – великий человек. Он умеет выбирать себе друзей, мудрых, как священный свиток всемогущего, – одобрительно заметил Рашид. – Что ж, я скажу. Ты пошлешь меня и моих воинов первыми, когда придет пора скрестить клинки с этими пожирателями падали, умеющими только отнимать у людей честно нажитое добро.
– Награда велика, но я дарю ее тебе от всего сердца, – торжественно произнес Константин.
– Тогда будь столь же щедр и к нам, – выступил вперед Каргатуй. – Позволь нам быть вторыми. У нас тоже есть что сказать этим умельцам воевать с мирными народами. Поверь, в бою мы не осрамим тебя. Во всяком случае, от хана Бачмана я ни разу не слышал попреков, но только слова благодарности.
– Пусть будет так, – кивнул Константин.
