— Лады. Пока отдыхай тоже — вот как солнце над той елкой встанет — я тебя подниму. Ты потом его подменишь, когда солнце вон там будет — взглянул Семёнов на потомка. Лёха кивнул. Спать ему хотелось, но раз надо, то надо. Да и как‑то нравился он сам себе последнее время, стало пропадать впечатление, что идет он обузой бестолковой, опять же немецкая винтовка как‑то настрой создавала, хоть и оттягивала плечо своей увесистой тяжестью, но и внушительности добавила. Как с усмешкой подумал про себя менеджер: «Винтовка +5 к самоуверенности и +10 к агрессивности».
Разбудил его бурят практически тут же. Но хоть по ощущениям спал всего–ничего, а солнце и впрямь сместилось изрядно и тени по–другому лежали и потеплело сильно.
Пристроился на место, которое себе соорудил из пары сухих бревнышек азиат. Положил карабин поудобнее, не удержался и нежно погладил ладонью полированное железо, тут же смутился, что выглядит, словно школота какая, испуганно оглянулся, но Жанаев уже ухитрился заснуть.
— Этот в прыжке заснул, наверное, умеет это дело — не без восхищения подумал про спутника Лёха. Сам он тоже спать умел и любил, и читал в инете, что у странноватых японцев даже термин особый есть — для такого вот моментального засыпания в любых условиях и в любом месте, вроде даже соревнования и конкурсы устраиваются. Бурят бы на этих конкурсах имел бы шанс на успех, несомненно.
Позевал немного, тихонько. Повертел головой, поосматривался. Лес жил своей жизнью, но все было не интересно для часового. Как эта дурная лягушка, пытавшаяся забраться по какой‑то своей надобности на сапог Лёхе — ничего опасного не было ни слышно, ни видно. В нахлобученном поверх гимнастерки немецком кителе уже и жарковато стало, расстегнулся.
Мысли вяло клубились, думать совершенно не хотелось. Еще позевал. Лес действительно был хорош — чтобы в нем никто их не искал. Ни грибов, ни ягод, деревья какие‑то кривые. И от дороги отмахали прилично — вроде как что‑то и слышно, но точно не понять. Или в ушах шумит? Подумал, что повезло, на Семёнова нарвался и тот, взводный, тоже не дурак оказался. Попался бы в лапы каким‑нибудь сукиным детям — уже бы и жив не был. И хорошо, что немцам не попался. Хотя, тут же спохватился самокритично, к немцам‑то как раз попался. Странная мысль пришла в голову — а ведь может быть сейчас у фрицев тоже какой‑то гусь лапчатый из будущего залетел. Ну, типа как сам Лёха. Потомок тихо ухмыльнулся, вспомнив виденную в инете картинку, где к фотографии двух реконструкторов — одного, грустного и пожилого, в форме офицера НКВД, а другого — здоровенного немца–СС, сделавшего фейспальм, прилепили весьма ядовитую подпись — вроде как это НКВДшник говорит впавшему в отчаяние немцу: «Канцлер у вас будет баба, в Берлине будут строить мечети, парады будут проводить только гомосексуалисты, а Румынии и Греции вы будете платить деньги».
Мда. Хотя когда Лёха сдуру высказал про современные российские реалии покойному Петрову — получилось не лучше. Слесарь тогда так глаза выпучил, словно они у него на пружинках вставлены были. И потом пялился злобным волком. И Семёнов пошептавшись с Петровым тоже косо смотреть стал, прижал тогда Лёха ухи и хвост поджал, страшно почему‑то стало.
Кстати, вот выйдут они к своим, что дальше‑то? Про плен вишь не хотят говорить, это‑то понятно, а вот что Лёхе рассказывать? Опять подумалось что с одной стороны он еще удачно попал, а вот каково бы было современному немцу, попасть к тем арийцам, но с другой и самому себе завидовать нечего. Не про солиста же Токио Отель рассказывать. И никто не посочувствует. Проблемы менеджера вряд ли кого‑то сейчас озаботят, у нынешних проблем побольше и посложнее они, проблемы эти. Эх, хорошо всяким книжным попаданцам было — читывал Лёха несколько таких книжек, было дело. Но вот тут на месте как‑то не вспоминалось что будет делать 14 апреля 1942 года дивизия СС «Викинг» и не приходило в голову нарисовать точный чертеж сверхзвукового самолета. И из всех немецких военачальников Лёха помнил только Манштейна, Гудериана и Паулюса. При этом только с Паулюсом было ясно — сдался в Сталинграде. Правда, не понятно в каком году. Но с двумя другими было все совсем тухло, вроде они мотались с места на место, везде побеждали… Гм, а потом сдали Берлин, странные победы какие‑то выходят. Не, это рассказывать — себя позорить. Паршиво, как ни кинь — все клин.
Даже такой расхожий вариант, как затаиться и слиться с массой не вытанцовывался. Дураком Лёха не был и прекрасно понимал, что масса мелких бытовых деталей выдаст его с головой и очень быстро. Разве что контуженным прикинуться. Типа тут не помню и это забыл. И тыкать себе ложкой с кашей в ухо.
Отогнал особо надоедливых комаров, опять задумался, не забывая поглядывать по сторонам. Положил карабин на колени. Грустно вздохнул. Все, к чему он привык как‑то выворачивалось другой стороной. И — чего греха таить — получалось, что был он непроходимым идиотом в недалеком прошлом. Все время считал, что армия — сборище тупых неудачников, которые ничего делать не умеют, сапоги — лицо солдата, ага. И вообще не нужна армия вовсе, зря на нее деньги тратят, потому что никто на нас нападать не будет. Немножко, правда, подпортило картину то, что как раз перед попаданием Лёхи в эти дрищи бравые американцы назначили очередного сукина сына кровавым диктатором и отбомбились по его стране, как уже делали неоднократно, но в конце концов Россия — не какая то там убогая страненка…
Тут же наглядно с первого часа армеуты наглядно показывали, что умеют куда как много. И вообще вся эта артель под названием армия — штука важная и необходимая, просто даже для того, чтобы вот так соседи не лезли. Увиденная мощь вермахта потрясла Лёху, хотя он прекрасно понимал, что видел далеко не все — например, боевые части были уже на фронте, а не на дорогах, по которым брели пленные. Впрочем и одного танка, увиденного рядышком, хватило для понимания, что это за зверюшка — танк рядом. Сам Лёха успел увидеть в этот момент совсем немного — какие‑то заклепки, странный крюк, наверное для буксировки и рваное мясо, в которое превратился под зубастой гусеницей его сосед, долговязый парень в гражданской почему‑то одежде. Странно кровавое мясо с нелепо белыми, словно сахарными осколками костей. Месиво. Лёха опять вздохнул. Как ни печально было это понимать, но частенько в самые пиковые моменты здесь он тупил не по–детски. И от автоматной очереди его спас толчок Жанаева, а от танка его отпихнул Середа. Лёха тогда сразу и не понял, что его так спасли, потом дошло. И план побега пришел в голову не ему — а Семёнову, причем в доли секунды.
Нет, с другой стороны и Лёха тоже оказался не лыком шит, тоже пару раз козырнул, чего уж. Тут в голову менеджеру пришла странная мысль — что живы они только потому и остались, что не подсиживали друг друга, а наоборот — как те киношные мушкетеры — были один за всех и все — за одного. Тут Лёхе стало немножко стыдно и он украдкой кинул взгляд на спящих товарищей, словно они могли услышать его мысль. А что, черт их знает, они ухитрялись замечать то, что потомку и в голову бы не пришло — так после побега оказалось, что давивший людей танк был битым и верно поспешал из ремонта — Середа заметил грубо заваренную дыру в борту машины, а бурят сказал, что у торчащего из люка командира танка «морда жженый». Лёха и сам отметил тогда, что какая‑то слишком красная харя была у панцерманна, но выводы в голову не пришли. Правда, и Жанаев, очень может быть, потому только выводы правильные сделал, что сам ошпарился.
