Осада затянулась. У нас было совсем плохо с продовольствием. Во всех городах стояли посланцы Сената. Казалось, весь мир объединился в ненависти к Максимину. Даже в городах, где власти были верны Фракийцу, не рисковали помогать ему.
А Максимин все чаще и чаще впадал в ярость. Он казнил трех кентурионов, которых полагал виновными в том, что Аквилея еще не взята. Он казнил Феррата, который ведал осадными работами… он готов был убивать и своих и чужих… Но осада продолжалась, и мы знали: еще неделя-две — и Аквилея падет…
И тогда Максимина убили. Среди бела дня, когда они с сыном отдыхали в палатке. Десятка два легионеров, у которых, как мы узнали позже, по ту сторону стен были близкие. Они убили двух преторианцев… Ты знаешь: Максимин всегда пренебрегал охраной, надеялся на собственную силу, забывая, что уже немолод. Предатели убили охрану, ворвались в палатку, в которой спали Максимин с сыном, и убили обоих. Затем отрубили им головы, надели на пики и показали аквилейцам. И никто в Максиминовых легионах не посмел наказать предателей. Или не захотел. Слишком много крови своих людей пролил Максимин. А когда в Италии узнали, что император Максимин мертв… Статуи его разбивали, его изображения повсюду уничтожали… И картины на форуме в Риме, на которых были изображены победы Фракийца в Германии. Те, которые не тронули даже во время бунта, — их тоже уничтожили. Сенат тем временем облачил в пурпур Максима, Бальбина и Гордиана, а двух старших Гордианов, убитых в Африке, объявил божественными. А из Аквилеи в лагерь осаждающих было послано огромное количество провианта. Криспин и Менофил созвали воинов на следующий день, и почти все присягнули Максиму и Бальбину. Но тех, кто до конца оставался верен своему императору, ждала злая участь. Нас травили и убивали, отсылая в Рим головы убитых и получая за это щедрые награды от Сената и новых Августов… И я подумал, Геннадий… — Плавт поднял голову и посмотрел прямо в глаза Черепанова: — Я подумал: пусть награда за мою голову достанется тебе, а не какому-нибудь консуляру…
— Черта с два! — сказал Черепанов по-русски. — К Орку твои слова, Аптус! — произнес он по-латыни. — твоя голова мне самому пригодится! Причем — на твоих плечах! Верно, Алексей?
— Верно! К Орку всех сенаторов и императоров! — воскликнул Коршунов.
Во время рассказа Плавта Алексей на радостях осушал чашу за чашей и порядком набрался. Так ведь и повод какой, мать его так!
— Вы многим рискуете, — печально проговорил Гонорий. — Вам этого не простят. Лучше поступай, как я говорю. Сейчас вы — в стане победителей…
— Мы всегда в стане победителей! — перебил его Черепанов. — Потому что мы и есть победители! Это так же верно, как то, что не постановление Сената, а лично мы выкинули отсюда паршивого прокуратора Гельмия. Правильно сказал Алексей! К Орку римских патрициев! Разве моя жена Корнелия — не дочь и сестра императоров? Клянусь Янусом, я сам мог бы потребовать пурпура! Только на что он мне сдался — вместе со всей сворой краснополосных интриганов! Верно, Алексей?
— Верно! На хрена! Чтобы в один прекрасный день нас с тобой зарезали собственные преторианцы? В задницу пурпур! Виват наша славная Антиохия!
— Наша Сирия! — поправил друга Черепанов. Он положил руку на плечо Плавта: — Не бойся за нас, старый друг! Имели мы этих сенаторов в разных позах! У нас тут четыре боевых легиона и столько же вспомогательных войск, преданных нам лично. Вернее, вот ему… — Черепанов кивнул в сторону Коршунова. — Нет, Аптус, мы не боимся Рима. Мы нашли свое место, превосходное место, мы и останемся тут, что бы там ни надумали политики в столице. И, клянусь кровью быка, которую выпустил Митра, мы еще послужим великой Римской Империи, лев Аптус! Ты, я и Алексей. Но послужим ей так, как считаем нужным мы, а не болтуны на скамейках Сената или жирные развратники в палатине! Жаль, что Феррат мертв. Жаль всех наших, кто покинул этот мир. Зато теперь с нами ты, Аптус. И старый убийца Скорпион тоже с нами. И, клянусь, я сделаю все, чтобы собрать тех, кто остался. Мы еще послужим Империи, Аптус! А Империя, клянусь всеми ее богами, заплатит нам за это. Заплатит ту цену, которую мы ей за это назначим. Я обещаю тебе это, Гонорий, старый друг! А теперь скажи мне: было так, чтобы я, Геннадий Павел Череп, что-то обещал — и не сделал?
— Обещал — и не сделал? Может, и было… — проговорил Плавт все тем же печальным голосом…
И вдруг ухмыльнулся.
И как будто снова стал самим собой. Тем Гонорием Плавтом Аптусом, которого Черепанов впервые увидел много лет назад в деревянной квеманской клетке.
— Может, и было, Череп… только я что-то такого не припомню.
234 год от Р. Х.
Necesse est maximorum minima esse initia — «Великое берет начало с малого» (лат. пословица).
Тем не менее древность скифо-сарматских племен — исторически зафиксированный факт. Еще Геродот (пятый век до н. э.) писал о них. Возможно, и более древние (Гомер, Гесиод) авторы, упоминавшие киммерийцев, писали о предках скифов-сарматов описываемого в романе времени. Впрочем, время их истекает. Последние серьезные упоминания о сарматах относятся к концу четвертого века.
Отец…
Пройдет век с небольшим — и большая часть сарматов, теснимая готами и теми же аланами, будет вынуждена отдаться под покровительство Рима. А еще через век территории, на которых в описываемое время обитали сарматы, войдут в державу Атиллы. Возможно, среди племен, ставших впоследствии основой для формирования Хазарского каганата, были и сарматы. Но с уверенностью утверждать это нельзя.
Ойум — мифологическая земля обетованная для готов.
Читателю, знакомому с историей и географией: это другой Трапезунт, не малоазийский (римская провинция Понт), а тот, о котором упоминает Иордан, — то есть располагавшийся в районе горы Чатыр-Даг, неподалеку от нынешней Алушты.
Аурей — золотая римская монета.
Отсутствие устриц в нынешнем Черном море связано с тем, что проникший туда не без помощи человека хищный моллюск рапан слопал деликатесную «родственницу». Одни мидии остались.
Va e victis — горе побежденному (лат. пословица).
