Задремав, полковник снова оказался в зале общих собраний клуба Ангарского Кремля. Тогда, в предрассветные часы, несколько десятков членов экспедиции, кто присутствуя лично, а кто находясь на радиосвязи, обсуждали весьма важный вопрос, который мог повлиять на будущее их маленького социума очень сильно. Речь шла о походах на шведов. По сути, именно он, полковник Смирнов, продавил общую поддержку этих экспедиций, сыграв на том, что этими действиями, вкупе с посольствами в Москву и Копенгаген, Ангария заявляла о себе как о полноценном партнёре, а заодно бы соблюла свои интересы в Европе. Ярослав Петренко поддержал своего командира сразу, а Сазонов тогда воздержался, ему эта затея не очень нравилась — зачем отвлекаться на европейские дела, кои могут так сильно засосать, что с маньчжурами разобраться не успеешь!
— Надо действовать, а не сидеть в этом диком углу, ожидая невесть чего! — взорвался тогда Смирнов. — Какое нам дело до маньчжуров, если на то пошло?!
— В прошлом не хватило совсем немного, чтобы на равных спорить с ними, — покачал головой Алексей. — Я думаю, мы тут именно для этого. Неужели вы хотите, чтобы Россия в будущем снова получила китайского монстра под незащищённым боком? Или Матусевич вам не рассказывал, как оно было? Или в нашем мире не к тому же шло?
— Из-за этого, видимо, и исчезла память об Ангарии, выродившись в курьёз «казацкого княства» с князем-самозванцем.
— Ну а кто я, если не самозванец? — улыбнулся Соколов, пытаясь в зародыше погасить назревающий конфликт.
Сазонова неожиданно поддержал Радек, мотивировавший своё неприятие этой идеи слишком большой удалённостью места операций от Ангары, длительной автономностью посылаемых отрядов и неминуемыми жертвами среди личного состава.
— Не забывайте, что в первую очередь мы должны помогать нашей родине! — воскликнул полковник. — Всемерно! Да и выгоды мы сможем получить с этого немалые.
— Объять необъятное мы не сможем, Андрей Валентинович, — проговорил с расстановкой Вячеслав. — Наши экспедиции не могут сломать шею врагу Руси. Как ни крути, мы способны лишь на самую малость, а иное — крайняя степень самонадеятельности и тщеславия.
— К тому же, — взяла слово Дарья, — мы не накопили достаточного количества… кхм… человеческого ресурса, чтобы отправлять такие отряды. Наличие нашей колонии на Эзеле обусловлено сугубо прагматическими целями на будущее, а не сомнительным сиюминутным успехом посольства Карпинского. Эзель, как известно, только первый этап будущего становления нашего пояса. Я против походов — по-моему, это лишнее.
— Соглашусь с Дарьей, — к неудовольствию Смирнова, проговорил профессор. — Несмотря на фактическое узаконивание института многожёнства и приток переселенцев, дающих неплохой количественный, но отнюдь не качественный прирост населения, в целом численность нашего социума невелика. — Николай посмотрел на жену начальника Ангарии.
— На сегодняшний день — шестнадцать тысяч восемьсот человек с малыми и старыми, не считая лояльных автохтонов — дауров и тунгусов. С ними до сорока тысяч, — пояснила она.
— А зачем так мучиться? — встал с места Владимир Кабаржицкий. — Гораздо проще для всех нас было бы войти в состав Руси на наших условиях и не ждать весны, как манны небесной — сколько к нам людишек придёт, больше, чем в прошлый раз, или меньше?
Первоангарцы, сидевшие в зале, оторопели, и в воздухе повисла тягостная пауза.
— Как ты себе это представляешь, Володя? — наконец удивлённо произнёс Соколов.
— Мы все в первую очередь хотим выжить. — Капитан обвёл товарищей глазами. — А ещё все мы, безусловно, хотим помочь нашей стране, которая сейчас находится в очень сложном положении, так?
C ним неуверенно согласились многие, ожидая услышать веские причины, приведшие Кабаржицкого к столь поразительному выводу.
— Мы дадим Руси такие технологии, какие…
— Обезьяна с гранатой так же опасна, как и технологии будущего, вброшенные в прошлое! Это факт, — буркнул Сазонов.
Радек энергично кивнул, поддерживая майора. Соколов покуда сохранял молчание, всё сильнее хмурясь.
— Нет, уважаемый товарищ профессор! — сверкнул глазами Владимир. — Неужели мы не сможем добиться положения уровня Строгановых? Это же целое государство в государстве! А со временем мы сможем провести модернизацию всех сфер жизни нашей страны — в политике, экономике, социальном устройстве! Да мы…
— Обождите! — вдруг оборвал говорившего Ринат Саляев. — Это что же будет? Интернациональная помощь, промежуточный патрон и свободная от кухонных оков женщина? Кто это будет продвигать? Как мы это сможем, если Николай Валентинович обещает общий спад уровня экономики после того, как в скором будущем наши люди начнут уходить из жизни по старости?
— Ты не понимаешь, Ринат! — процедил Владимир.
— Я действительно не понимаю! — взорвался тот. — Ты хочешь вместо маленького, но полного начинки пирожка размазать варенье тонюсеньким слоем по огромному караваю? Что из этого выйдет?
…Полковник открыл глаза, снова вернувшись в сегодняшний день. Возок, еле слышно поскрипывая, катил на север к Ладоге. Отодвинув задвижку оконца, Андрей Валентинович с удовлетворением оглядел кусочек вечернего неба. Смеркалось. Скоро остановка, а затем ещё пара часов пути, и будет долгожданная ночёвка.
— И что мне это вдруг вспомнилось? — пробурчал он недовольно.
Недавние воспоминания снова заставили его пережить тот момент, когда Ринат одёрнул Кабаржицкого. А ведь выступление Владимира подготовил именно он, желая прощупать общее настроение коллег. Но благодаря Саляеву идея мирной унии с Москвой, казалось, пошла прахом.
— Посмотрим ещё, как фишка ляжет, — проговорил полковник и начал тормошить сына: — Хватить дрыхнуть, соня! Скоро будет остановка, просыпайся!
Перед отбоем Смирнов обсудил со своими офицерами вести из Ливонии, называемой им, по старой памяти, Прибалтикой. Последние новости, полученные в Великом Новгороде, откровенно не радовали. Да, воеводы взяли Юрьев, овладели Ямом, Копорьем, с марша заняли Пернов. В начале зимы русские полки после полуторамесячной осады вошли в Ивангород, накрепко застряв под Нарвой. Город не сдавался на милость Михаила Фёдоровича, несмотря на приемлемые условия сдачи. Гарнизону обещали свободный выход со всем вооружением и развёрнутыми знамёнами, а жителям — сохранение всех их привилегий, но Нарва упорно оборонялась. Что уж говорить о столице шведской Эстляндии, чьи стены будут куда покрепче соседки Ивангорода, покуда Ревель не был потревожен царскими воеводами, а центр Ливонии — Ригу взяли в осаду поляки, неожиданно выступившие против шведов.
