До вечера мы решили вопрос с лошадьми и прибыли на причал. На галеру сначала зашел я один. Патрон, только что закончив ужинать, полоскал руки в медном тазу, который держал Тито. Всем своим видом толстяк показывал, что мы для него — жалкие просители, к которым он, может быть, снизойдет, когда закончит такое важное дело.
Взяв с плеча мальчика грязное холщовое полотенце, венецианец неспешно вытер руки, сделал жест рукой, отпуская Тито, и только потом сказал мне:
— Пусть твои люди поднимаются на борт, располагаются на баке.
— Они ждут, когда мы заключим контракт, — объяснил я.
— Надоел ты мне со своим контрактом! — театрально взмахнув вымытыми руками, воскликнул венецианец. — Где я сейчас найду писца?! Ворота вот-вот закроют, никто не захочет идти сюда!
— Зачем он нам нужен?! — удивился я. — Если ты неграмотный, я напишу.
— Я по-гречески не умею писать, — придумал он новую уловку.
— Я напишу на латыни, — заверил его на венецианском диалекте, достал приготовленный для этого лист грубой бумаги, самой дешевой, и крикнул: — Тито, принеси чернила и перо!
Патрон, поняв, что грубо кинуть нас не удастся, а он явно собирался это сделать, сразу насупился и возмущенно заявил:
— Так много я вам платить не могу! Снижаем оплату на половину или расстаемся!
— Расстаемся, — согласился я и, пряча лист бумаги, пошел к трапу, по которому поднимался Тито с маленьким кувшинчиком и гусиным пером в руке. — Уходим, ребята! — крикнул я стоявшим на причале.
Они, проинструктированные мною, подняли свои вещи, которые лежали на причале, и приготовились уйти.
— Подождите! — остановил венецианец. — Что ты все время спешишь?! Давай выпьем, поговорим…
— Некогда мне с тобой болтать. Надо до темноты добраться до постоялого двора Нам половину города придется обходить, — произнес я, но остановился.
Через город вооруженных чужаков не пропускали. Да и закрывали уже ворота. Видимо, поэтому и тянул время патрон. Надеялся, что и мы окажемся в безвыходной ситуации.
— Хорошо, пиши свой контракт, — в очередной раз театрально взмахнув руками, обиженно произнес патрон.
Чернила были коричневого цвета. Видимо, чтобы соответствовать качеству договора. Я еще застал то жуткое время, когда писали перьевыми ручками и в первом классе был предмет «чистописание». По нему у меня была единственная четверка в табеле, и ту поставили, не желая совсем уже испортить успеваемость в классе и школе. Вырисовывать тонкие закорючки — это не мое. Я — стратег, а не тактик. Предпочитаю работать с большими величинами, когда мелкие огрехи не имеют значения. Писать гусиным пером оказалось еще труднее, чем стальным. Я умудрился поставить несколько клякс. Расстроился не сильно, потому что смысл договора из-за них не изменился.
Патрона звали Лоренцо Ардисонио. Себя я обозначил на франкский лад Александром де Путивлем. Записал в договоре, сколько нам будут платить в море и порту во время погрузо-разгрузочных работ (в два раза меньше) и когда (в день прибытия в порты Кандия и Фессалоника), как нас будут кормить, сколько кому причитается (половина патрону, треть на всех охранников, а остальное гребцам) из захваченного у пиратов и не только, если такое вдруг случится. Сомневаюсь, что патрон Лоренцо осмелится напасть на кого-нибудь, но каких только чудес не бывает?! После чего я поставил дату римскими, по его просьбе, цифрами. Так называемыми арабскими уже пользовались, но только действительно образованные люди, а не полуграмотные венецианцы. Свою подпись патрон выводил очень медленно, словно вспоминал, какая буква идет следующей. Договор был записан дважды на одном листе бумаги. Я разрезал лист посередине между двумя текстами волнистой линией. Совпадение выпуклостей и впадин будет гарантировать подлинность обеих частей договора Верхнюю часть отдал Лоренцо Ардисонио, нижнюю взял себе. После чего на Библии в красном кожаном переплете с золотыми углами, принесенной Тито, мы оба присягнули неукоснительно выполнять свои обязанности на борту галеры.
— Заходите, ребята! — позвал я свой отряд.
Они прошли по палубе левого борта в носовую часть галеры, с интересом рассматривая все. С неменьшим любопытством пялились на них гребцы и другие члены экипажа. Нам придется сосуществовать около месяца, делить невзгоды и радости. Охранники располагаются на палубе бака. Хотя платить нам будут только с завтрашнего дня, я назначаю караулы на ночь и иду в свою каюту. Она в полуюте на левом борту. Между ней и каютой капитана, расположенной на правом борту, находится кладовая с запасами еды и вина. Так мне сказал Тито, который проводил к каюте. Начиналась она с трехступенчатого трапа, который вел в низкий и узкий пенал с кроватью, рассчитанной на одного человека, причем худого и ростом метра полтора. Перемещаться в каюте приходилось согнувшись и боком. В дальнем конце проход сужался, следуя изгибу корпуса. В каюте было душно и воняло гниющей древесиной. Тегак засунул под кровать наше имущество и пошел с Тито. Они — ровесники, вдвоем им будет интересно. Я снял ремень с оружием, лишнюю одежду и обувь и вышел босой на палубу. Пока раздевался, взмок от пота. Летом в Греции, то есть в Ромейской империи, жарковато. На свежем воздухе было немного легче.
Патрон Лоренцо Ардисонио все еще сидел на диване, тушил эмоции вином. Он махнул мне рукой, чтобы составил ему компанию. Вино налил сам. Видать, больше не имело смысла понтоваться передо мной.
— Ты — болгарин? — спросил он на венецианском диалекте.
— Рус, — ответил я.
— А наш язык откуда знаешь? — поинтересовался Лоренцо Ардисонио.
— Бабушка научила, — ответил я. — Она была ахейской княжной, дочерью Жоффруа де Виллардуэна.
— Так ты родня принцессе Изабелле де Виллардуэн?! — восхищенно произнес Лоренцо.
— Видимо, да, — согласился я. — Только сомневаюсь, что она знает о моем существовании.
— Так ты напомни ей! — радостно хлопнув в ладоши, посоветовал он. — Хочешь, я сведу вас? У меня есть знакомый при ее дворе.
— Не хочу, — отказался я.
— Почему?! — удивился патрон. — Она дала бы тебе фьеф, стал бы бароном. Это лучше, чем наемником быть.
На счет фьефа я сильно сомневаюсь. Слышал, что Ахейское княжество сильно сократилось, благодаря бездарному руководству Вильгельма де Виллардуэна. Наверное, Изабелла — его дочка или внучка. К тому же я знал, что скоро — не знаю точно, когда — весь Балканский полуостров станет частью Османской империи, а мне восточное угодничество не по нраву. Да и изображать мусульманина сложнее, чем христианина. А может, все дело в привычке.
— У нее тоже был бы наемником, только привязанным к своему фьефу и сеньору. Раньше вассалы служили Ахейскому князю по восемь месяцев в году. Не думаю, что сейчас им стало легче, — возразил я.
