— Пошел вон, дурак! — крикнул сидевший, после чего стоявший развернулся и пошел по куршее в носовую часть галеры.
Там, под натянутым от борта до борта красно-белым парусом, впереди груза в тюках из светлой материи, сложенного вдоль диаметральной плоскости судна, расположились человек тридцать-сорок. Они сидели или лежали и тихо разговаривали. Наверное, гребцы. Поскольку они все вольнонаемные, свободно перемещались и испражнялись только в специально отведенном месте на баке, запахи от галеры исходили чисто корабельные: смолы, парусины, сухой и гниющей древесины. Судя по малой осадке, груз легкий. Значит, галера будет идти легко и быстро, если погода не помешает.
Сходни не было, потому что планширь был чуть выше причала. Я перешагнул с причала на планширь у полуюта, а с него на трап. Поднявшись по трапу на полуют, подошел к столу, но встал не напротив сидевшего на диване, а сбоку, чтобы согласовывать, а не противопоставлять позиции. Толстяк смотрел на меня так, будто я ошибся судном.
Поздоровавшись, я спросил на греческом языке:
— Ты ищешь охранников?
Патрон медленно вытер пот с лица, красного, будто в него втерлась краска из платка, и произнес:
— Я никого не ищу. Мне нужны несколько охранников, но зачем их искать?! Сами придут!
— Дураком меня считаешь?! — поинтересовался я. — Тогда жди дальше, когда придут, — и развернулся, демонстрируя намерение уйти.
— Стой! — окликнул толстяк. — Чего вы все такие обидчивые?! Садись, выпьем вина, поговорим, — предложил он и подвинулся к противоположному краю дивана, крикнув: — Тито. принеси чашку!
Я сел на диван, сиденье которого было набито конским волосом. Оно сильно нагрелось за день, припекало даже через материю.
По трапу поднялся мальчик-ромей лет двенадцати, одетый в одну рубаху длиной почти до колен и босой. Он принес медную чашку, такую же, как у патрона. На ее стенках были барельефы в виде двух медальонов с женскими головами, явно не девы Марии. Толстяк сделал вялый жест кистью, после чего мальчик налил ему и мне белого вина из медного кувшина. После следующего жеста Тито быстро сбежал по трапу вниз.
— За твое здоровье! — провозгласил тост патрон.
Вино было с приятным смолистым привкусом. Наверное, критское.
— Сколько у тебя людей? — спросил он.
— А сколько тебе надо? — задал я встречный вопрос.
— Еще человек пятнадцать или хотя бы десять, — ответил венецианец.
— Десять попробую набрать, — сказал я.
— Когда? — спросил он.
— Завтра утром приду с ними, — ответил я.
— Лучше будет, если переночуете на галере. Я собираюсь выйти в рейс рано утром, до того, как откроют городские ворота, — сообщил патрон.
— Постараюсь привести сегодня вечером, — пообещал я. — Чем больше будешь платить, тем быстрее наберу людей.
— Сколько ты хочешь? — задал он вопрос.
— Мне две трети дуката в день, лучникам треть, моему оруженосцу четверть, — запросил я.
Это было вдвое больше, чем нам платил купец Фока.
— Да ты что?! — возмутился толстяк. — За треть дуката я двух лучников найму!
— Почему же до сих пор не нанял? — спокойно поинтересовался я.
— Ты пользуешься ситуацией, грабишь меня! — чуть ли не зарыдал он. — Мне остается только согласиться!
— Ты сам создал эту ситуацию, — сказал я. — Чтобы такое больше не повторилось, мы составим контракт, где оговорим все детали.
— Зачем нам контракт?! Тебе мало моего слова?! — воскликнул патрон.
— Про твое слово сейчас вся Фессалоника говорит, — сообщил я в ответ.
— Мошенники! Запачкали мое честное имя! И это в благодарность за то, что помог им, дал работу! — запричитал патрон.
Как и большинство эксплуататоров, толстяк был уверен, что это не рабочие создают прибавочную стоимость и обогащают его, а он делится богатством с ними.
Я опасался, что конные лучники не согласятся служить на галере. Плавать они не умеют, воды боятся. Да и с лошадьми придется расстаться на время. Я договорился с патроном на рейс до Крита и обратно. Он хотел только в одну сторону. Тогда бы нам пришлось в обратную сторону наниматься на его условиях или на другое судно, потому что с острова пешком не уйдешь и на коне не уедешь.
Услышав, сколько им будут платить, лучники сразу согласились. А что им оставалось делать?! Я посоветовал им не болтать на галере, что у нас были проблемы с работой. Оставалось решить вопрос с лошадьми.
— Их можно оставить в деревне, что возле пастбища. Крестьяне нам предлагали. Они зарабатывают на этом и берут по-божески, — предложил Аклан.
— Так и сделаем, — согласился я. — Только надо еще человек шесть-восемь набрать, желательно лучников или арбалетчиков.
— Это мы запросто! — заверил Аклан.
Через полчаса на постоялый двор приехали еще восемь конных охранников, причем некоторых я видел впервые. Наверное, прибыли сюда с другим обозом и застряли точно так же, как мы.
Я объяснил им условия найма, предупредил, что с хозяином могут быть проблемы.
— Патрон — еще тот хитрован, палец в рот не клади. Постараюсь сделать так, чтобы они не возникли, но ничего не гарантирую, — закончил я.
— Тогда мы по-своему разберемся с ним, — пообещали охранники.
Удивляюсь, почему предыдущие охранники не наказали хитрого патрона? Наверное, местные, знают, что их быстро вычислят. Мои подчиненные — птицы перелетные. Могут не возвращаться туда, где сильно нагадили.
До вечера мы решили вопрос с лошадьми и прибыли на причал. На галеру сначала зашел я один. Патрон, только что закончив ужинать, полоскал руки в медном тазу, который держал Тито. Всем своим видом толстяк показывал, что мы для него — жалкие просители, к которым он, может быть, снизойдет, когда закончит такое важное дело.
Взяв с плеча мальчика грязное холщовое полотенце, венецианец неспешно вытер руки, сделал жест рукой, отпуская Тито, и только потом сказал мне:
— Пусть твои люди поднимаются на борт, располагаются на баке.
— Они ждут, когда мы заключим контракт, — объяснил я.
— Надоел ты мне со своим контрактом! — театрально взмахнув вымытыми руками, воскликнул венецианец. — Где я сейчас найду писца?! Ворота вот-вот закроют, никто не захочет идти сюда!
— Зачем он нам нужен?! — удивился я. — Если ты неграмотный, я напишу.
— Я по-гречески не умею писать, — придумал он новую уловку.
— Я напишу на латыни, — заверил его на венецианском диалекте, достал приготовленный для этого лист грубой бумаги, самой дешевой, и крикнул: — Тито, принеси чернила и перо!
Патрон, поняв, что грубо кинуть нас не удастся, а он явно собирался это сделать, сразу насупился и возмущенно заявил:
— Так много я вам платить не могу! Снижаем оплату на половину или расстаемся!
