Глава 7
Добывательная
Уже два года, как я почти не показываю носу никуда, кроме аэроклубовского аэродрома. Тут ко мне постепенно привыкли и перестали подкалывать, поскольку поведение малолетнего занудливого старичка скрыть мне ни в какую не удавалось. Народ приспособился к подобным «особенностям», начал окликать по отчеству — среди технического состава люди, в основном, с понятием. «Вычислили» родственную душу и «приговорили» — очередной помешанный на авиации пацанёнок. Но с головой. Хотя и стукнутый на своих придумках.
Тем не менее, чувство потери в этот период постоянно меня угнетало — следующий шанс обзавестись моторами выпадет мне нескоро, потому что новых «Рено» нынче за границей не купить — их аналоги (точнее — копии) весьма неуспешно осваивают в Воронеже, отчего закупки во Франции провести ну никак невозможно — в этой области ворочаются интересы руководителей из высоких кабинетов — начни мы с Саней шевелиться, запросто нарвёмся на какую-нибудь неприятную неожиданность.
Знаете, как обидно видеть перед собой ясный путь, и не сметь даже никуда двинуться, находясь на нём, чтобы не спугнуть, не повредить ненароком своему хитроумному замыслу. Впрочем, есть у меня, чем заняться в период вынужденного простоя — речь идёт о системе вооружения будущего самолёта. Ведь истребителю требуется пушка. Но раньше пушки необходим двигатель. Вот для того, чтобы своевременно разыграть задуманную комбинацию, я и принялся активно дружить с военными моряками. Нет, сами они авиационных двигателей не делают, но могут крепко мне помочь в реализации далеко идущих планов.
* * *
— Эй, юнга! Сгоняй-ка в баталерку за компрессией, — это дядя Веня, седоусый механик, посылает меня-недоросля в какую-то из береговых мастерских. Шутка юмора здесь такая.
Беру пустое ведро и с видом лихим и придурковатым рапортую: — Я сейчас, я мигом, — и мчусь по сходням вниз на землю, чтобы отправиться, куда послали. Моряки любят пользоваться своими специальными словами. Скажем — в баталерке работает баталер, а в каптёрке — каптёр. Но, и то и другое — просто кладовки, а оба этих человека — кладовщики. Зато не простые, а морские. Хотя тут, на хоздворе, всё расположено в наземных постройках. Даже судёнышко, на которое мы ставим двигатель, покоится на суше, укреплённое распорками, чтобы не упало. И эту конструкцию местные называют эллингом, хотя, на мой сухопутный взгляд — обычные леса. Ну, не совсем леса, но я бы не стал выпендриваться, применяя непонятное слово для столь примитивной конструкции.
Ещё есть у военных моряков один вид кладовок — подшкиперская. Меня тоже туда посылали. Ну я — простая душа — и подкатил к кладовщику с совершенно естественными словами: «Товарищ, — говорю, — подшкипер…». Ржал он долго, обозвал салабоном, но пару пустых вёдер выдал, вытирая слёзы смеха. Словом, морской лексикон — не моя стихия. Не понимаю я его, как и матушка-императрица Екатерина вторая.
Судёнышко, на которое мы ставим мотор, называют фелюгой, хотя размерами она вовсе даже не напоминает рыбацкую лодку — большое шибко и заметно сужается к килю. Длиной если и поменьше двадцати метров, то немного. На ней смонтирована водолазная станция. Одна беда — двигатель, сделанный ещё до Империалистической, стар и слаб, отчего в движении данное плавсредство медлительно до безобразия. Ну и процесс ремонта сердца корабля замучил уже экипаж, а особенно его механика. Дело в том, что водолазной станции энергия требуется и во время стоянок: крутить лебёдки, приводить в действие стрелы подъёмных кранов, нагнетать воздух.
У мотора, которым я поделился с водолазами, есть три достаточно неудобные для них свойства, справиться с которыми нам предстоит.
Во-первых, коленвал торчит из картера не внизу, а вверху — это так задумано авиаконструкторами, чтобы капот самолёта получился низким, давая лётчику хороший обзор. Во-вторых, воздушное охлаждение требует интенсивного обдува цилиндров, которое не так-то просто организовать в закрытом пространстве машинного отделения. Ну и, наконец, Рено — высокооборотный двигатель, и для передачи от него мощности на судовой винт необходим понижающий редуктор.
Словом, работы у нас много. Поэтому бестактность дяди Вени я спускаю без последствий — всё равно надо наведаться в наш ящик с причиндалами за шплинтовочной проволокой и торцевым ключом.
Редуктор мы сразу сделали не шестерёнчатый, а цепной, собственно, как и на моём самолёте. Это позволило заодно и момент вращения подать куда нужно, то есть вниз на вал винта. Сцепление пришлось устанавливать от трактора, раздатку мастрячить. Ну и проблему охлаждения решать комплексно — снижать степень сжатия в цилиндрах, ограничивать подачу смеси в цилиндры, надевать на них «рубашку» для циркуляции воды. Словом — дефорсировал я двигатель, отчего он заметно снизил обороты. Из былых двухсот с лишним лошадок осталось где-то под сотню.
Когда управились, побежала водолазная станция весело и бодро. У меня же наладились хорошие отношения с ЭПРОНовцами. Они нынче на слуху, можно сказать, в фокусе внимания советской общественности. Ну и комсомол не может оставаться в стороне от забот флота.
Только я так и не разобрался, военная это организация, или гражданская. То разговаривают друг с другом совсем по-человечески, то начинают по званиям обращаться. Ну да у нас в аэроклубе точно такие же непонятки. Главное же — моторами мужики довольны. И хотят ещё. Так мне сказал Лёша — старший брат Шурочки. Он здесь по технической части главный. На мой вкус я бы его назвал Главным Инженером организации. А только в местном исполнении данную должность и не выговоришь по-человечески — все части слова знакомые, а вместе — язык сломаешь.
Тем не менее у нас с ним образовался вполне ясно очерченный преступный сговор. Не то, чтобы криминальный, однако строки Грибоедова:
«Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь»,
— нашли в наших сердцах общий отклик, когда он признался, что не согласовывал проводимых работ со своим руководством.
— Запретят ведь, пока не прогонят бумаги по всем инстанциям, а там осенние шторма… — сказал он поморщившись.
А я почуял в человеке родственную душу, ну и рассказал о том, что моторы-то, в принципе есть, только путь до этого принципа тернист и извилист.
* * *
— Итак, отрок, скажи, будь ласков, чем же способна церковь помочь тебе в твоих замыслах? — отец Николай смотрит на меня серьёзно, ни капельки не пытаясь смутить.
— Авиагоризонт и рация мне требуются. Лучше всего — американские, с самолёта «Аэрокобра», который где-то году в тридцать девятом пройдёт испытания в США.
