Войдя в квартиру, он сразу устремился навстречу ждавшему его Керенскому.
— Помилуй, друг, я рад тебя видеть в полном здравии и живым.
И Коновалов заключил Александра в свои объятия, продолжая при этом рассказывать последние новости.
— Тут такие дела каждый день происходят, просто ух! Петроград бурлит! Всё кипит! Люди в восторге! Солдатские делегации приходят каждый день к Таврическому дворцу, сегодня должны подойти люди из школы прапорщиков. Одного только тебя нет чтобы их встретить. Как же так, какая трагическая случайность! Такого просто не могло быть! Я сильно расстроился. А потом узнал, что ты выздоравливаешь, обрадовался, и вот я здесь — приехал за тобой.
Керенский смотрел на Александра Ивановича Коновалова и думал:
«Да, всё бурлит и кипит, а скоро кипятком будет брызгаться. Да так, что обварит многих из вас, если не всех. А вы мните себя политиками, прекраснодушные упрямцы. Но, посмотрим. Для любой операции нужны деньги. У меня их нет, но зато они есть у вас, помещиков и фабрикантов». Вслух же он сказал.
— Как я рад, Александр Иванович, что за мной приехал именно ты. Эта лошадь изрядно подпортила мою репутацию и дала повод для кривотолков насчет болезни министра юстиции, причём в самое нужное время!
— Что ты, Александр Фёдорович. Все переживают, что тебя нет. Сейчас ты, как никто, умеешь управлять толпой, и у нас больше нет таких сильных ораторов. Ведь если бы не ты, многих царских министров разорвали бы в клочья при аресте. Например, министра внутренних дел Протопопова. Мы все помним об этом, и с нетерпением ждали, когда ты выздоровеешь.
— Да? Так, значит, поспешим. Мне уже самому с нетерпением хочется влиться в революционную струю и всяческим образом бороться за наше дело. Время не терпит! Пойдём, мой друг.
Быстрыми шагами Керенский вышел из своей квартиры и поспешил по лестнице вниз. Вслед за ним ускорился и Коновалов, стремясь догнать Керенского, а также продолжил говорить неуместные банальности.
У входа в дом ждала служебная машина, прикреплённая к Временному правительству. Открыв дверцу, Керенский забрался на место рядом с водителем. Тем самым он изрядно удивил Коновалова, который уселся сзади на широком кожаном диване пассажирских мест, вместе с адъютантом Керенского.
Бибикнув клаксоном, автомобиль марки Руссобалт устремился вперёд. Выскочил на Шпалёрную, взвизгнул колесами, и уже через пять минут подкатил к Таврическому дворцу, вокруг которого стояли юнкера и прапорщики. Людей было так много, что они заняли весь сквер и полукруглую мостовую перед зданием.
— Керенский! Керенский приехал! — послышались возгласы из толпы.
— Надо же, узнали! — вслух удивился Алекс, ни к кому конкретно не обращаясь.
Водитель в кожаной тужурке и кепке повернул к нему голову и подобострастно сказал:
— А как же! Весь честной народ вас знает. Нельзя по-другому, вы вождь революции! Вот обчество и одобряет, узнаёт.
— Замечательно! — сказал вслух Керенский, а про себя подумал:
«Тот, прежний Керенский был хорошим оратором, а также любил импровизации. Если я сейчас просто встану и уйду, это поймут, но осадочек останется. Надо пользоваться каждой возможностью для пиара. Первым это поняли большевики и основательно присели всем на уши дешевой демагогией. В этом Ленин был талант, надо отдать ему должное. Остальные по сравнению с ним жалкие подражатели… Впрочем, до Геббельса или Бернейса ему все же далеко. А уж азы примитивной словесной риторики в двадцать первом веке знают даже дети в яслях.
Надо встать и «толкнуть» речь. При этом, чем более пылкой и непонятной она будет, тем лучше. Только нужны слова-якоря для того, чтобы люди запомнили их. Чтобы, когда их спросят, о чём говорил Керенский, то с восторгом повторяли бы пару слов и больше ничего. Революция, социализм, свобода, земля крестьянам, а фабрики рабочим, так? Пожалуй, что нет. Это уже позже, сейчас не поймут ни эсеры, ни кадеты. Нечего хлеб у большевиков отбирать, пусть они начнут, а мы подхватим.
Тогда пусть это будет революция, свобода, социализм. Про войну молотить языком не стоит, потому как непонятно ещё, что к чему. Следующие слова — Временное правительство взяло бразды правления в свои руки, и теперь всем будет счастье, конец самодержавию. Решено, приступаем! Только побольше экспрессии и социалистической тарабарщины. Главное много обещать, много врать, но говорить полуправду, а не чистую ложь».
Привстав с пассажирского места, Керенский сделал вдохновляющее лицо. Снял с головы мерлушковую шапку, распахнул на груди гражданское пальто, которое закрывало новый френч, вышел из машины, и, размахивая рукой с зажатой в ней шапкой, начал свою речь.
— Граждане! Солдаты и матросы! Офицеры и прапорщики! — по старой привычке оговорился он, — Мы все вместе победили царизм и скинули самодержавие. Царь Николай II низложен и вся полнота власти принадлежит нам и только нам. Не мне, не министру торговли Коновалову, не князю Львову, а вам! Всем вам! Тем, которые с оружием в руках взяли её, отобрав у прогнившего самодержавия. За вами жизнь, новая, светлая, прекрасная жизнь, без мракобесия и ущемления свобод. Сейчас наступили тяжёлые времена, мы должны объединиться. У каждого из нас есть долг перед Революцией. И я не побоюсь назвать вас настоящими рыцарями Революции. Людьми долга и чести, настоящими гражданами. Смелыми гражданами, взявшими на себя высший долг по свержению старого насквозь прогнившего строя. Да пускай сияет звезда нашего счастья! Нашей Революции! Революция, победила! Ура!
Толпа с готовностью поддержала краткую речь Керенского. И могучее: «УРА!» всколыхнуло все близлежащие окрестности, вспугнув несколько ворон и стайку голубей. Вверх полетели разномастные головные уборы. Толпа военных в восторге размахивала руками и кричала.
— Ваша поддержка зажигает огонь в моём сердце. Этот огонь я зажгу и в сердцах других людей. Полыхнут рабочие, полыхнут солдаты, жаркий огонь самопожертвования докатится и до обывателя. Все мы вместе вспыхнет неугасимым огнём Революции! Да здравствует Революция!
— Да здравствует! Да здравствует! — гулко катилось над толпой людей, радостно смотревших на Керенского.
«Ну, вроде как всё правильно сказал и не переборщил», — удовлетворённо подумал про себя Керенский, — Но вот с прапорщиками, я кажись, лажанул. Они ведь здесь тоже офицеры, но равные званию младшего лейтенанта. Да и социализм не удалось ввернуть к месту, ну да ладно.
Закончив речь, он соскочил с подножки автомобиля и пошёл в сторону главного входа, разрезая толпу, как ледокол. Люди раздавались в разные стороны, с явным уважением пропуская его сквозь народную толщу. Вслед за ним поспешил и Коновалов. Уже расстегиваясь, в холле, он стал громко говорить.
— Превосходно, Александр, просто превосходно! Я чувствую уверенность в завтрашнем дне вместе с собой. Ты так завёл толпу, они так рукоплескали тебе, что… у меня просто нет слов. Сегодня все петроградские газеты опишут твою пламенную короткую речь.
— Александр Иваныч, а где мой кабинет? — Перебил он славословия друга.
— Боже, ты что? Всё забыл?
— Вот тут помню, а тут не помню, — покривлялся Керенский фразой из популярного старого фильма., — Друг, я действительно многое забыл, но я быстро вспоминаю. Ударился головой о мостовую сильно, вот и последствия дают о себе знать, но ты ведь мне поможешь?
— Конечно!
— Тогда пойдем в мой кабинет. Скажи всем, что мне после митинга слегка нездоровится. Придем в местечко поуютнее, там мне всё расскажешь. Особенно меня интересуют члены совета, да и наши с тобой коллеги министры тоже изрядно выпали у меня из памяти.
— Да, да, конечно, нам сюда! — Министр торговли и промышленности повёл Керенского за собой, на ходу здороваясь с проходящими мимо людьми, с кем за руку, а с кем и кивком головы.
Всё фойе было битком забито солдатами, юнкерами, матросами, с редкими проплешинами немногочисленных офицеров, которым, казалось бы, здесь и было самое место, но Петросовет решил иначе и, заседая, активно привлекал для участия толпы выборных депутатов от всех солдатских полков и военных кораблей, стоящих в Кронштадте.
