Постучал Антон. Интересуется, жив ли.
Конечно, жив. Только галстук повяжу — и готов.
Сегодня — официальное закрытие чемпионата. С раздачей слонов и прочими фейерверками.
Но сначала я должен перебираться в «Москву». В гостиницу. Поскольку сегодня все участники разъезжаются, а сама гостиница «Минск» после известного происшествия стала казаться местом ненадежным. Нет, меня обихаживают, как стеклянного, но чувствуется — не люб я им. Я бы и раньше переехал, да болезнь мешала. Не до переездов, когда либо пластом лежишь, либо ползёшь к унитазу.
Антон помог с чемоданами, и вот мы едем в «Москву». Гостиница известная, запросто не поселишься, но я, во-первых, некоторым образом, знаменит, три раза по телевизору показали, а уж в газетах без счёта, а во-вторых, есть броня от ЦК ВЛКСМ.
Приехали.
Я заселился уже в «Люкс», безо всяких «полу». Советский классицизм, прочный, монументальный, надёжный. Всегда приходит на ум Собакевич. Дуб, так дуб, мрамор, так мрамор.
Антон зацокал языком:
— Должно быть, дорогой номер.
Я не ответил. Антон, поняв неуместность замечания, перевёл разговор на итоги турнира.
— Ты сыграл на фишеровском уровне, если судить по формуле профессора Эло.
— Это радует.
Результат и в самом деле отличный, но с Фишером встречаться буду не я. Поезд ушёл, отборочный цикл начался еще год назад, когда я был перворазрядником. Летом этого года игрались межзональные турниры, и теперь отобравшиеся восемь кандидатов на матч с Фишером начнут играть между собой навылет. Победитель цикла и встретится с Фишером. Среди претендентов большинство наши, советские. Карпов, Корчной, Петросян, Полугаевский, Спасский. Для них и межзональные турниры, и эти матчи куда важнее, нежели первенство СССР, и потому они если и расстроены тем, что провинциальный Чижик их перечирикал, то самую малость. Дебютные заготовки берегут на главные партии. Силы экономят. А силы, как я понял, потребуются колоссальные.
Ну да ладно. Подожду. Будет новый цикл, будет и песня. Не к спеху.
Вещи разбирать я не стал. Потом. А сейчас — в ЦДКЖ.
Такси перед «Москвой» пасутся всегда, и вот мы едем, едем, едем…
Нет, не так долго и едем, но сейчас мне каждая минута в пути кажется если не часом, то около того.
Всю церемонию подведения итогов я вглядывался в зал. И высмотрел. Минут за десять до финала пришла маменька, а с ней Галина и какой-то бравый артист. Артистов я распознаю издали. Не глядя в лицо. Шагу в простоте не ступят. И походка другая, и общая кинематика.
— Ну, Миша, молодец! Поздравляю, — сказала маменька. А Галина так и расцеловала.
— Медаль и в самом деле золотая? — спросил бравый артист.
— Говорят, да. Дорог не подарок, дорого внимание.
Посмотрели на медаль, потрогали, но на зуб пробовать не стали.
И мы отправились отмечать мою победу, а заодно и девятнадцатилетие.
Девятнадцать мне будет завтра, но завтра маменька занята очень, а сегодня — не очень. Антон понял, что мне не до него, и распрощался издали. Ему учиться нужно. На языки налегать. Ну, и книжечку писать о моей победе. А так как он мой тренер, то и его капля меда в том труде есть. Вечером — его поезд назад, в Чернозёмск.
Победу и день рождения отмечали в «Арагви». Всё было превосходно, приветливые официанты, замечательный стол, прекрасная обстановка, и, конечно, волшебное вино.
Вот только я пробавлялся боржомом. Диета, говорю. Ну, диета, так диета, соглашались все. И через минуту опять удивлялись, что я ничего не ем и не пью.
Я расхрабрился и начал есть, вызвав всеобщее одобрение. И в самом деле, если инфекция побеждена — а она побеждена! — нужно же восполнять утраченные килограммы иллюзий… нет, утраченные силы. Но начинать нужно, как трогается поезд дальнего следования — медленно-медленно. Чтобы желудок привык.
Маменька спрашивала, не пишу ли я новой оперы. Честно ответил, что нет. Похоже, вздохнула с облегчением. Одна опера сына в Большом театре — куда ни шло, а две — уже культ личности. С оргвыводами. А если сын напишет, а она не сможет пробить постановку — урон репутации. И то, и другое нехорошо, потому лучше, чтобы сын занялся чем-нибудь другим. Вот как сейчас. Шахматы — и почётно, и в семейственности никто не упрекнёт. А уж если чемпион… Всё сам! От меня только гены!
— Так ты, Миша, теперь кто? Гроссмейстер?
— Победитель чемпионата становится гроссмейстером СССР, всё так, Галина — называть Галину Леонидовну просто по имени не так легко, но она настаивает. — Ну, там еще бюрократические процедуры какие-то, но, думаю, скоро утвердят.
— И очень скоро, — согласилась Галина. — А вот скажи, Миша, ты Фишера одолеешь?
— Если отдохнуть немного, подготовиться, так и одолею. Только этого Фишера поди, поймай. В турнирах он играть перестал, а матч — штука многоступенчатая, долгая.
— А почему он не играет в турнирах? — спросил бравый артист.
— Весь мир гадает. Вроде бы и деньги ему обещают громадные, и почёт с уважением — а не играет.
— А вот с Карповым ты вничью сыграл, — блеснул осведомленностью бравый артист.
— Так то Карпов. Он, может, и посильнее Фишера будет.
— Уж и посильнее?
— Я сказал — будет. Когда заматереет.
— Да, физику ему подтянуть не помешает. А то уж больно хлипкий. Как веточка.
— Гнется, но не ломается, — возразил я. — Были б кости, мясо нарастёт.
— Ну что вы всё о Карпове, когда чемпион Миша, — сказала Галина. — Я вот анекдот вспомнила. Еврейский. В Одессе украинец пишет на вывеске: лучший портной Европы. Русский пишет: лучший портной мира. Еврей пишет: лучший портной Одессы! И к кому побегут люди?
Мы посмеялись. И мне вдруг захотелось в Одессу. Ведь обещал быть там осенью, а — не смог. Не сумел. Чемпионат, понимаешь. Вот и маменька моя живёт по строгому графику. Выступления, репетиции, гастроли, записи, сон, бассейн, массаж, диета…
Только подумал — а оно и сбылось. Маменьке пора. Ну, и Галина с бравым артистом тоже поднялись.
— Ты, Миша, нас не провожай. Посиди, отдохни, мы же видим — устал, — сказала Галина.
Теперь, уже на прощание, меня поцеловала маменька. А бравый артист пожал руку и пожелал успехов.
Успехи мне, конечно, пригодятся.
В одиночестве я ковырялся вилкой во всяких вкусных блюдах, и думал. Вершина покорена. Что дальше? Звание гроссмейстера и так дадут, а если Галина позвонит кому нужно — а она позвонит! — то ещё и домой принесут к ужину. И что?
А то, что теперь обязательно предложат участвовать в каком-нибудь международном турнире. Заслужил. Увижу заграницу не в передаче «Международной панорамы», а своими глазами. Пройдусь по Пикадилли, попрыгаю вместе с кенгуру, поплаваю рядом с акулами… Уже страшно. И, кстати, о загранице. Помимо медали и диплома я получил денежный приз. Не безумно большой, но вполне серьезный. Могу на эти деньги хоть завтра купить «Жигули» — именно купить, без очереди, поскольку к деньгам полагается ордер на автомобиль. Нет, автомобиль мне не нужен, но всё равно приятно. Так вот в заграничном фильме видел, как победителя какого-то соревнования награждали публично — дали огромный, метр на полтора, чек. Понятно, чек демонстрационный. В целях рекламы. Участвуйте в наших соревнованиях и богатейте! А мне — ну, и другим призёрам тоже — денежные призы вручают за кулисами, келейно, будто в деньгах есть нечто постыдное. Ну да, у нас спорт считается любительским. Но какое тут любительство, если по расписанию за четыре недели было три выходных, а в остальные дни либо игра, либо доигрывание. Хорошо, у меня лично доигрываний не было, но у других — много. И ведь турнир — это казовая часть, в тени остаются часы и часы подготовки. По Ботвиннику, для того, чтобы сохранять гроссмейстерскую форму, нужно заниматься по сорок-пятьдесят часов в неделю круглогодично. Я-то не занимаюсь, так я и не Ботвинник. Ботвинник — шестикратный чемпион СССР, плюс абсолютный чемпион СССР, плюс чемпион мира, плюс многое, многое и многое. Уж он точно знает, что такое труд.
