– Во-первых, интересно: меняете историю. Я это ощущение по себе знаю: принимаешь решение, влияющее на судьбы миллионов людей, и думаешь: ведь действительно правда ваша – был шпана дворовая, по краю прошел – мог и в колонию загреметь, а сейчас – вот что делаю. – Он помолчал. – Если б не Рахлин – тренер мой, если б не самбо с дзюдо – не знаю, чтоб со мной и случилось. А теперь – Президент России, – заметил Путин. Он улыбнулся: – И это во-первых.
– А во-вторых? – спросил Агафонкин.
– А во-вторых, – сказал Путин, – вы, Алексей, должны о семье подумать: мы им, конечно, в Огареве условия создали, но без вас-то им плохо. Скучают. А мы, пока не уговорим, вас отпустить не можем: вы здесь нужны. Сколько продлится – от вас зависит. Мы с Владиславом Юрьевичем – люди терпеливые и спешить нам некуда: нам и на этой – как вы называете? – Линии Событий неплохо. Можем и подождать, пока вы не согласитесь. А семье без вас худо: дядя ваш там один, братик маленький без вас растет. Скучает, должно быть.
“Платон им не рассказал про Матвея, – понял Агафонкин. – Только про меня и юлу. Интересно”.
Он понимал, что его не отпустят, пока не согласится. Если же сможет убежать, не отпустят Матвея с Митьком.
Он также понимал, что не отпустят его и потом: если получится, перед Путиным открывалась возможность менять События, создавать новые Линии, творить собственный мир – невиданная для человека власть.
Абсолютная.
“Власть коррумпирует, – вспомнил Агафонкин. – Абсолютная власть коррумпирует абсолютно”.
– Что нужно для консервации новой Линии Событий? – спросил Агафонкин. – Я знаю, как взять Тропу. А как создать новую Линию Событий? Просто закрутить юлу?
Он не обращался к Платону напрямую, но было ясно, что обращался к нему.
Платон нашел его взгляд и ответил не сразу. Они смотрели друг на друга, и Агафонкин почувствовал, что Платон что-то ему говорит. Только что?
– Алеша, – Платон взял в руки юлу, – чтобы создать и удержать новую Линию Событий и сделать ее доминантной, ты должен сформировать Намерение. Твое Намерение послужит аналогом постоянного радиуса орбиты разгоняемых юлой частиц новой Линии Событий: оно окружит эту новую Линию как кольцо. И определит События на этой Линии. Понял?
Агафонкин кивнул: понял.
Платон протянул ему юлу.
Юла не имела температуры: не была ни холодной, ни теплой, словно не взаимодействовала с окружающей средой. Вещь в себе и для себя.
– Отлично, – сказал Путин. – Вы, Алексей, приняли правильное решение. Давайте, формируйте Намерение.
Агафонкин кивнул и поставил юлу на острый кончик, придерживая сверху, чтоб не упала.
Он сформировал Намерение.
* * *Лучшее место для кордона было на соединении Ильинки с Ветошным переулком: с одной стороны узкий Ветошный легко запирался бронетранспортерами, с другой лежал пустырь, оставшийся на месте гостиницы “Россия”. Сюда, на пустырь, очищенный от строительного мусора, в срочном порядке перебрасывали роты московского ОМОНа. Их предполагалось укрыть за высоким забором, чтобы обеспечить фактор внезапности при атаке.
Строительный самоходный кран продолжал двигаться по горящей Ильинке в сторону Красной площади, сметая на пути заслоны полицейских машин и – через неровные интервалы – ударяя в стены домов огромным металлическим шаром, предназначенным для слома зданий: управлявшие краном употребляли шар по назначению.
Операция по нейтрализации крана и восстановлению правопорядка была поручена оперативному полку полиции Главного управления МВД России по городу Москве. ОПП командовал полковник Томашев, которому доложили, что строительный кран модели “Юргинец” КС-5871 на собственном ходу движется по направлению к Кремлю, не подчиняясь приказам остановиться, не вступая в переговоры и нанося попавшемуся на его пути имуществу значительный урон. Кроме того, имелись значительные жертвы с фатальным исходом среди бойцов и гражданского населения.
Томашев принял решение остановить кран на Ильинке, не дав ему выйти к сердцу России – Красной площади. Деться с Ильинки “Юргинцу” было некуда: сзади напирали бронетранспортеры, державшиеся, впрочем, в некотором отдалении, поскольку два из них уже были покорежены прицельными ударами шара. Оттого и стягивались силы ОМОНа к громадному пустырю – дырке в центре столицы: предстоял бой.
“Если не остановим, вызову армию, – думал Томашев. – Пусть МВО разбирается”. По регламенту при подходе крана к Красной площади он должен был доложить генералу армии Мурову – начальнику Федеральной службы охраны, отвечавшей за охрану Кремля и высших гослиц. Томашев надеялся, что до этого не дойдет.
Его беспокоили результаты видеонаблюдения: на кадрах, снятых с полицейских машин и бронетранспортеров, были отчетливо видны люди в кабине. Один – по виду выходец из Средней Азии – управлял краном, другой же, европейской внешности, в сером пальто и кепке, сидел рядом, не обращая внимания на происходившее, словно ничего особенного и не происходило.
Ни тот ни другой не вступали в переговоры с полицией. Они изредка говорили друг с другом, но микрофоны направленного прослушивания не могли подобрать звук их речи внутри кабины. Один из слухачей утверждал, правда, будто там, внутри, играет протяжная заунывная восточная музыка.
Джихадисты? Утверждать точно пока нельзя: недостаточно оперативных данных.
Люди в кабине, однако, еще полбеды: Томашева больше тревожили странные, необъяснимые вещи относительно самого крана. После первых жертв в районе пересечения Ильинки с Ипатьевским переулком было принято решение уничтожить нарушителей, и капитан Кирисенко, руководивший атакой на месте, приказал выпустить по крану противотанковую управляемую ракету (ПТУР) М-47 – с плеча. Ракета, легко пробивавшая броню, ударила прямым попаданием в застекленную кабину, но не разорвала ее на кварцевую жаркую массу, перемешанную с кусками сидевших внутри людей, а расплющилась и стекла по гладкой поверхности кабины, как брошенное о стену яйцо. В отличие, правда, от яйца не оставив даже следа подтека.
Все последующие ракеты, попав в кабину, вели себя так же: при контакте становились жидкими и стекали по прозрачной кабине на дорогу, где, подымившись, исчезали, испарялись, словно табачный дым.
Обстрел корпуса крана тоже не дал результатов: ракеты отскакивали от его поверхности и звенели по мостовой Ильинки, как огромные пустые консервные банки. Сидевшие внутри даже не оборачивались на обстрел, словно не только его не чувствовали, но и не слышали.
Такого быть не могло: ПТУР М-47 была предназначена для поражения бронированной техники. Полковник Томашев ждал рапорта Кирисенко, которому дал задание провести визуальное обследование крана: установить тип брони, чтобы подобрать адекватные атакующие средства. Наконец, тот вышел на связь.
