– Товарищ полковник…
– Ну, что там? – прервал его Томашев. – Установили материал корпуса?
Кирисенко молчал, не отвечая. “Может, связь плохая?” – подумал Томашев. Он, однако, отчетливо слышал тяжелое дыхание боевого капитана, прошедшего обе чеченские, и приглушенный ропот голосов бойцов, словно рокот волн по гальке.
– Докладывай, капитан, – приказал Томашев. – Какой тип брони? Из чего сделан корпус крана?
– Из пластмассы, товарищ полковник, – приплыл по радиочастотам глухой голос капитана Кирисенко.
– Не понял, повтори, – приказал Томашев: связь явно барахлила.
– Визуальное наблюдение и предварительный анализ показали, что корпус крана сделан из пластиковых блоков, товарищ полковник, – доложил Кирисенко.
В голоса бойцов сзади вплелась странная мелодия: будто щипали одну и ту же струну.
– Ты что, охуел там? – заорал Томашев. – Тебе что, шутки шутить? У нас чрезвычайная ситуация: бойцов потеряли, имеются гражданские жертвы! Какая, блядь, пластмасса: ты ее ПТУРами не смог разбить! Вы что там, пьяные, что ли?!
– Никак нет, товарищ полковник, – отрапортовал Кирисенко. – Трезвые. Мы, конечно, близко к “Юргинцу” не подходили, но снимки с увеличением показывают, что корпус крана не цельнометаллический, а сложен из пластиковых блоков. Словно… – Он замялся, потом решился: – Словно детский конструктор, товарищ полковник.
Кирисенко замолчал. Томашев тоже молчал, обдумывая ситуацию: Кирисенко был опытный боевой капитан, и Томашев ему верил. А вот в пластмассу или стекло, выдерживающие прямые попадания противотанковых ракет, он не верил. Нужно было выбирать между двумя.
Он посмотрел на экран видеонаблюдения, куда поступали кадры живой съемки с Ильинки: изображение было не очень четким, покрыто зернистой точкой, и казалось, что рядом со стрелой крана летают странные мелкие птицы. Без крыльев.
Томашев пожалел, что не ушел в отпуск. Или не заболел.
– Капитан, – сказал полковник Томашев, – я тут что-то разобрать не могу: кто это там кружится вокруг крана? Голуби, что ли?
– Клоуны, товарищ полковник, – доложил Кирисенко. – Это клоуны вокруг крана летают.
Томашев не сразу ответил: он пытался увеличить изображение – рассмотреть. Когда получилось, то пожалел: вокруг высокой стрелы крана и натянутых вдоль нее тросов кружились маленькие плоские человечки в шутовских колпаках. Томашев потер глаза.
– Дроны, что ли? – осторожно спросил он Кирисенко. – Беспилотники?
Кирисенко не успел ответить: в рации что-то щелкнуло, и чужой голос – тонкий, надтреснутый, словно и не голос, а мелкие камушки, – сказал:
– Ах, полковник, полковник, что вы, право?! Какие беспилотники! – Голос насмешливо дребезжал, дробился, будто состоял из морщинок. – Вам же милый, удивительный, но – признаем, признаем – несколько туповатый капитан Кирисенко ясно сказал: клоуны. Отчего вы не доверяете своим подчиненным?
– Кто это? – спросил Томашев. – Почему находитесь на радиочастоте, зарезервированной для проведения спецоперации?
– А почему нет? – примирительно спросил дробненький голос. – Радиочастоты принадлежат народу.
– Что? – не понял Томашев.
Голос вздохнул:
– Радиочастоты, Владимир Захарович, это электромагнитные колебания в диапазоне от трех килогерц до трех тысяч гигагерц, – терпеливо сказал голос. – Это, голуба моя, воздух, а воздух, как известно, общий. Принадлежит всем. Национальное достояние. Как “Газпром”.
Томашев кивнул стоявшему рядом адъютанту и, прикрыв микрофон рации, прошептал:
– Пеленгуй источник радиосвязи. Чтоб в две минуты установили. И свяжись с Кирисенко по запасному каналу.
– Нечего и устанавливать, Владимир Захарович, – сообщил голос. – Я от вас, милейший, не прячусь: вот он я. Взгляните на экран.
Томашев посмотрел на экран: оттуда глядело странное, будто составленное из ниточек лицо с бегающими – в буквальном смысле – глазами. Полковник потряс головой, прогоняя видение.
Изображение отодвинулось, и стало видно, что лицо принадлежит кругленькому, странно одетому человечку в клоунском колпаке. Человек висел в воздухе без видимой опоры, примерно в метре над кабиной крана. Вокруг него, словно мухи вокруг куска мяса, роились плоские, одномерные клоуны. У человека не было рации.
“Во что он говорит? – не понял Томашев. – Через что выходит на радиосвязь?”
– Есть многое на свете, друг Горацио, – весело ответил мыслям полковника человек. – До хера всего есть на свете.
– Кто вы? – спросил Томашев.
– Мы? – переспросил шут, и его нос свернулся трубочкой в складках, словно был сделан из гофрированной бумаги. – Ах, как, право, с моей стороны неучтиво было не представиться. Простите великодушно, полковник. – Человек прикоснулся двумя пальцами к колпаку и щелкнул каблуками высоких лаковых сапог в воздухе. – Мы – гости столицы. Прибыли для ознакомления с достопримечательностями. И вот, – Гог обвел вокруг рукой, и камера, установленная на бронетранспортере, в котором сидел Кирисенко, послушно последовала за его движением, показывая искореженные перевернутые машины, пробоины в стенах горящих домов и трупы на мостовой, – и вот, милейший Владимир Захарович, ознакамливаемся. Хотя, не скрою, не скрою, голуба моя, – вздохнул Гог, – удручены проявленным москвичами негостеприимством.
Человек висел в воздухе, ничем не прикрытый. Такую возможность было нельзя упускать.
– Группа контакта, прием, – вызвал Томашев Кирисенко по запасному каналу.
– Здесь, товарищ полковник, – отозвался капитан.
– Ты его видишь? – спросил Томашев. – Он у тебя в радиусе попадания?
– Так точно, товарищ полковник, – доложил Кирисенко.
– Приказываю открыть огонь на уничтожение, – сказал Томашев. – Из всех средств огневой мощи. Выполняй.
– Есть выполнять, товарищ полковник, – согласился Кирисенко.
А зря.
Томашев следил, как БТР-90 – гордость полка – навел на человека, висящего в воздухе, все установленные на нем средства огневой мощи.
Первой гулко ударила автоматическая 30-миллиметровая пушка 2А42, и сразу за ней с воем вырвалась граната из гранатомета АГС-17. Следом застрекотал, залопотал пулемет ПКТ калибра 7,62-мм. Затем все смолкло.
Замерло.
Снаряды и граната застыли метрах в трех от висящего в воздухе человечка. Гог уселся на невидимый стул над кабиной, закинул ногу за ногу и зааплодировал.
– Браво, капитан, браво! – воскликнул Гог. – Попробуем и мы.
Он хлопнул в ладоши, и замершие в воздухе снаряды разорвались – разноцветные фейерверки заполнили экран праздником кружащихся конфетти. Не хватало музыки и народного гулянья.
– Ах, полковник, – обратился Гог к окаменевшему Томашеву, следившему за происходящим на экране монитора. – Любезный друг мой, Владимир Захарович, позвольте и мне, старику, ответить на ваше приветствие. Дать, как сейчас принято говорить – хотя, признаться, это уже стало клише, – асимметричный ответ.
