Сначала я проверил, как Аля усвоила предшествующий материал, и создал новую галерею рисунков, долженствующих изображать корову, лошадь, месяц, ногу, оглоблю и дальше по алфавиту.
Наконец, впервые в жизни, мои художественные способности нашли горячего поклонника. Глядя на мои рисунки, Аля развеселилась, утратила бдительность и чуть не была обманом завлечена на ложе любви. К сожалению, в последний момент ее благоразумие и стыдливость восторжествовали над моей тонкой политикой соблазнения. Причем, на мой взгляд, совершенно напрасно: весь дом погрузился в дрему, и нам бы никто не помешал.
Итак, Аля продолжала изучать азбуку и пачкать пальцы чернилами, а я томился от безделья. На мое счастье, на улице немного развиднелось, и в доме вновь началось шевеление.
Я вышел из комнаты и встретил Фрола Исаевича. Мы перекинулись дежурными фразами о погоде, и я поделился с ним своим планом легализовать Ивана. Он долго не мог взять в толк, зачем я вообще связался с беглым солдатом, но потом благоразумно решил не встревать в барские прихоти и мой план одобрил. Тем более что у него оказался запас не выкупленной заказчиками одежды, и мое предложение продать подходящее платье Ивану его весьма заинтересовало.
Котомкин отвел нас с Иваном в мастерскую, и мы легко подобрали ему подходящее по статусу платье. Из него получился типичный лакей небогатого барина, носящий разномастную одежду с чужого плеча.
Теперь главной проблемой была обувь, причем не только для солдата, но и для всех нас. Гениальный сапожник, обещавший мне «к завтрему» сшить сапоги, сгинул с концами, и ждать его появления было бы верхом наивности.
Этот вопрос я попробовал решить, не откладывая на понедельник. Из разговора с портным выяснилось, что лавки в воскресенье работают до темноты, так что заняться поисками обуви можно было еще сегодня.
Единственная загвоздка была в одежде. После утраты халата мне, как я уже говорил, было не в чем выйти из дома. Оставалось одно: надеть недошитое изделие халтурного качества. Обиженный давешней критикой, Фрол Исаевич поначалу выдать мне «полукамзол» отказался, но, в конце концов, поддался на уговоры и принес обновку. В основном одежда была сшита, оставались недоделанными мелочи: вроде обметки петель и швов.
Я примерил сооружение народного умельца. Увы, даже мое вмешательство в конструкцию изделия ничего положительного не внесло. Выглядел я, прямо сказать, не ахти. Однако выбирать было не из чего.
Идея отправиться в торговый центр вызвала общий ажиотаж. Вместе со мной вызвались пойти почти все основные персонажи. Начались суетливые сборы: нас поджимало позднее время. Наконец все, даже дамы, были готовы, и импозантная группа вышла на главный проспект города.
Шествие возглавляли мы с хозяином. Я был одет в новый «полукафтан», кроссовки и мурмолку Фрола Исаевича, залихватски торчащую у меня на макушке. Котомкин нарядился в новую поддевку со сборками на талии, пошитую из дорогого аглицкого сукна, сапоги бутылками с лакированными голенищами и в малиновый картуз.
Хозяйка шла чуть позади Фрола Исаевича в красном сарафане, под который была поддета желтая шелковая рубаха с хлопчатобумажными рукавами согласно последней моде.
Я поинтересовался у портного, почему у рубахи такие странные рукава из х/б. Оказалось, что хлопок много дороже шелка, и целую бумажную рубаху могут позволить себе только очень состоятельные люди.
За матерью выступала Дуня в синем сарафане и розовой рубахе с красными рукавами. Ноги ее украшали красные же сапожки с бантиками. Коса у девушки была заплетена очень слабо, что также было в моде, а в нее она вплела шнурки и ленты.
Аля оделась так же, как и днем. Я опять решительно воспротивился смешению стилей, и ей пришлось смириться. Единственное, что ее радовало — это одолженный Дуней «печатный» цветастый платок.
Шествие замыкали разряженный во все новое Иван и Дунин полуофициальный жених Семен.
На Ивана стоило посмотреть. На нем были надеты синие чиновничьи панталоны, купеческий армяк из толстого сукна, из-под которого выглядывала европейского фасона рубаха с высоким воротником. Довершали композицию донельзя сношенные сапоги, одолженные ему кем-то из подмастерьев.
Дорога, по которой мы шествовали, после недавнего ливня стала мокрой и грязной. Ноги тут же испачкались, но торжественности у нашей процессии не убавилось. Мы, не торопясь, продвигались к центру, раскланиваясь со всеми встречными.
Главная улица, о которой я уже неоднократно упоминал, пустынная в будни, была заполнена людьми. Я с интересом рассматривал прохожих. Люди в «немецком» платье почти не попадались, в основном прогуливались обыватели «простого звания» в русской одежде.
Женщины сплошь были одеты в сарафаны. Преобладал красный, реже — синий цвет. Рубахи были более разнообразны по цвету, но все одного фасона.
Общее впечатление было не очень хорошее. Яркость одежд была не праздничная, а аляповатая. Так же, как и нарочитая чинность и показное самодовольство большинства гуляющей публики.
Несколько раз нам повстречались чиновники в светло-голубых мундирах со светлыми же пуговицами и дамы в городских нарядах. Это были мелкие уездные чиновники, не имеющие собственного выезда. Вся гуляющая публика с большим любопытством рассматривала меня.
Вопреки ожиданиям, откровенно пьяных почти не попадалось. Гуляющие чинно раскланивались, некоторые лобызались друг с другом. Народ, в основном, был малорослый и тучный. Я по сравнению с большинством выглядел гигантом и, вероятно, этим привлекал к себе повышенное внимание. В упор меня рассматривали редко, но вслед смотрели все без исключения.
Продвигались мы очень медленно. У портного была масса знакомых, и мы все время останавливались для приветствий. Я уже перестал надеяться когда-нибудь добраться до торговых рядов. Однако, в конце концов, мы до них дошли.
В центре города сновало множество самого разнообразного, как трезвого, так и пьяного люда. Сказывалась близость трактиров. В сутолоке мы стали не так заметны, и я перестал ощущать себя моделью на подиуме.
Местный Бродвей выглядел не очень презентабельно. Лавки, кабаки и подсобные рыночные строения были рублены из кругляка и не радовали глаз разнообразием архитектурных форм. Под ногами чавкала растоптанная грязь. К тому же воняло падалью.
Кабаков для такого небольшого города было много: пять или шесть. Около них периодически начинали кипеть страсти, и возникали заварушки, усмиряемые, как мне показалось, самими обывателями. Ничего похожего на полицию я не усмотрел. Возможно, ее функции выполняли пожилые солдаты в мундирах с красной перевязью, в небольшом количестве вкрапленные в толпу.
