– Теперь веришь?
– Кажется, да. Вот ты мне скажи, долго ли еще будет эта война? Ты же все знаешь.
– Долго, до сорок пятого года. А эта блокада Ленинграда – самое страшное, что будет в этой войне с нашим городом.
– Выстоим?
– Будет очень трудно, но выстоим, ценой больших потерь.
– Ты здесь один? Где твои друзья? Забыл, как их зовут.
– Лиза, Ник, Ин. Вспомнил?
– Да, да… Именно так. Значит, это на самом деле ты. – Кузьминов подошел к Жану, и они обнялись. – Вот это да! Вот это встреча!
Радости его не было предела.
– Мне надо найти моих друзей. Скорее всего, они где-то в городе. Я помню один адресок на Малой Морской, но вряд ли кто там сейчас живет. Хозяйка еще в семнадцатом году была уже в преклонном возрасте.
– Давай за встречу, – предложил командир и поставил на стол солдатскую фляжку. – Из закуски только хлеб, так что извини. Тебя как мне теперь называть?
– Лучше Жаном.
– Годится, мне так будет привычнее, – согласился Кузьминов.
Он разлил по кружкам немного спирта и подвинул гостю.
– Когда будем двигаться? – спросил Жан.
– Часа через два. Давай за победу, чтобы наш город выстоял и не сдался.
– Выстоит, – заверил Жан.
– Хорошо бы. Я слышал, Жукова командующим присылают на Ленинградский фронт, а это сила мужик.
– Он парад Победы в Москве будет в сорок пятом принимать, – с гордостью сказал Жан.
– А Сталин? Он же главнокомандующий.
– Сталин будет уже староват. Ему останется только с Мавзолея приветствовать победителей.
– Я поражаюсь тебе, откуда ты все знаешь?
– Говорю тебе, что я с того времени. Ты до сих пор не веришь? Батя мой историю преподает в школе. Вот и приходится ее больше всех учить.
– А про Сталина ты так не говори, что староват, – предупредил Кузьминов. – Тебя за такие разговоры НКВД загребет и расстреляет без суда и следствия.
– Сейчас может, но на самом деле так оно и будет.
– Хорошо, – согласился Кузьминов. – Будем в городе, один на один сможешь мне все рассказать, что нас ждет дальше, в будущем?
– Тебе смогу, – согласился Жан. – Только тебе одному.
Отряд лесом уходил к Ленинграду. Они обошли захваченный немцами город Колпино и уже под утро приблизились к Ленинграду.
Авиация противника наносила удары по городу один за другим, сбрасывая зажигательные бомбы, чтобы все кругом горело и рушилось.
Жан, стиснув зубы, наблюдал из укрытия за всем происходящим, и ему не терпелось уложить пару фашистов тут же.
Со стороны оборонявших город раздавались короткие очереди зениток, которые заглушал рев немецких самолетов.
Жан находился рядом с командиром и постоянно требовал у него оружие.
– Еще успеешь кого-нибудь подстрелить, – говорил Кузьминов.
– Позор будет, если на войне не убью ни одного фашиста.
Командир только улыбался.
– Ты можешь мне прояснить обстановку, которая сейчас творится на фронте? – просил Жан. – Я же должен быть в курсе событий.
– Я и сам толком не знаю ничего, – махнул рукой Кузьминов. – Плохая обстановка. Фашисты наседают со всех сторон, продохнуть не дают, к Москве рвутся. Больше ничего мне не известно.
– Тогда как же ты воюешь?
– Ну, нет, кое-что, конечно, знаю. Кое-что…
– Хотя бы кое-что, – улыбался Жан.
Настало затишье, враг немного угомонился, и Жан подсел к командиру.
– Давай, кое-что… Ты обещал. – Жан приготовился выслушать все, о чем знал командир.
– Блокада началась в начале сентября. Фашисты взяли станцию Мга, окончательно перекрыв железнодорожное сообщение, и замкнули кольцо осады. Тогда же были разгромлены все Бадаевские склады – основной продовольственный резерв осажденного города. С этого и начались все беды. Нашим в город не пробраться. Враг ведет непрерывный огонь с земли и воздуха. Действуют многочисленные вражеские агенты в самом Ленинграде. Город защищают все: взрослые и дети. Все боятся приближения зимы, которая обещает быть суровой. Сталин приказал город не сдавать любой ценой и бросил целые армии для защиты, но пока ничего не получается. Может, до зимы все и кончится?
– Нет, не кончится, – вздохнул Жан. – Город будет в блокаде девятьсот дней.
– Не может быть! Это же почти три года! – У Кузьминова даже упало настроение. – Что же они так будут тянуть?
– Как ни печально, но это факт.
– Слушай, Жан, проберемся в город, обязательно мне все расскажи, – попросил командир. – Может, можно будет что-то изменить еще в этих событиях?
Жан задрал голову и, прищурив глаза, стал всматриваться в прозрачное небо. Оно было ярко-голубое, и от солнца слепило глаза.
Подошел Терехин и присел рядом.
– Кажется, ничего и не происходит, – прошептал Жан. – Войны-то как бы и нет.
– Это только кажется, – вздохнул солдат. – Видишь, «рама» кружит – это самолет-разведчик.
– Так сбей его, у тебя же оружие.
– Ее не сбить… на то она и «рама». Только себя засветишь.
Жан внимательно взглянул в лицо солдата, который сосредоточенно следил за полетом «рамы».
– Я пойду бойцов посмотрю, – сказал командир.
– Неужели ты меня и вправду за врага принял? – спросил Жан.
– А то как? Много бродит сейчас непонятных людей. Кто их разберет, где свои, а где чужие. Ты лучше мне скажи, знаешь нашего командира или как? Он тебя принял как близкого человека. Я это заметил сразу.
– Молодец, наблюдательный, – одобрил Жан. – Тебе только в разведку ходить, но иногда ты путаешь своих с чужими. Учиться надо такому ремеслу. Разведка – дело серьезное.
– Только не тебе меня учить. Я после войны думаю поступать в военное училище и стану офицером, – сообщил Терехин.
– Войну сначала до конца доведи, а потом мечтай. За это время все может измениться.
– Да?
– Вот тебе и да. Ты же не знаешь, что еще ждет впереди.
– Можно подумать, что ты много знаешь, – возразил солдат.
– Теперь и я ничего не знаю, – согласился Жан и окинул взглядом отдыхающих солдат. – Отряд ваш небольшой? – спросил он.
– С какой целью интересуешься? Я все равно тебе пока еще не доверяю.
– Болван ты, Терехин, – сделал заключение Жан. – Своих надо по запаху различать, а ты кроме махорки ничего и не нюхал в своей жизни.
– Ты ошибаешься, я не курю, и махорка мне ни к чему.
– Ничего, война еще долгая, научишься, – заверил Жан.
– А вот скажи, где брал такие стремные штаны? Я таких в жизни не встречал.
– Много будешь рассуждать – никогда не встретишь. Это вещи для особых людей. В революцию бойцов награждали революционными шароварами, а в наше время – джинсами.
