Соломин пристально посмотрел мне в глаза:
– Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне, старому, ты по званию кто?
– Как кто? Сержант НКВД, – ответил я в соответствии с легендой.
– Сержант – это же вроде унтера по-старому, верно?
– Да.
– А вот непохож ты на унтера – образованный больно.
– Если на армейские звания переводить – это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» – штабс…
– Да хоть прапорщик! Все одно – офицер… командир то есть… Забери Маринку!
– А куда я ее дену-то?!
– Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть, и стрелять умеет. Сам посуди – дочь офицера!
– Какого офицера? – не понял я.
– Она же Татьяны дочь, и отец у нее соответственно полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?
– Ну, прям-таки…
– Ты что, думаешь, я не знаю? – перебил меня Соломин. – Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов – тоже.
Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:
– Ан… Алексей, давай возьмем! Верно же староста говорит!
– Боец Трошин… – начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность: – Слава, сам понимать должен – не я тут решаю. Была бы моя воля – женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! – напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.
Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.
– А вы, Семен Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь. – И я полез из-за стола.
«От Советского Информбюро
Вечернее сообщение 20 июля
В течение 20 июля продолжались напряженные бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.
В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.
Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолетов противника.
В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника».
«Из мемуаров генерал-оберста Гудериана
…Русские продолжали контратаки на Смоленск в районе расположения XXIV танкового корпуса; под Ельней разворачивалось новое контрнаступление. Наша подступающая пехота подходила к Днепру. Гот пытался окружить крупные силы противника северо-восточнее Смоленска. Для успешного завершения этой задачи он запросил от 2-й танковой группы помощи наступления по направлению к Дорогобужу.
…Все соединения XLVI танкового корпуса вели бои с противником и были, таким образом, связаны, по крайней мере, на текущий момент. Однако было расценено, что в течение нескольких ближайших дней, в связи с подходом пехотных частей, присутствие 18-й танковой в излучине Днепра под Гусином станет необязательным, а я еще ранее предвидел, что в случае принятия такого решения возникнет надобность послать дивизию на смену полку «Великая Германия», чтобы дать XLVI танковому корпусу возможность оказать решительную поддержку Готу».
Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:
– На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?
И, несмотря на мои возражения, что это – задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, и так дел много.
После командирской отповеди вопрос о приеме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.
– Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?
– Что, так девчонка понравилась? – подколол я боевого товарища и очень удивился, когда услышал в ответ:
– Да, сильно!
– Вот это да, Слава! Влюбился, что ли?
– Антон, ну как ты не понимаешь?! – с жаром ответил Трошин. – Ведь староста этот, Акимыч, он прав был – пропадет девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая – ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!
– Тщ-тщ, – постарался успокоить я его. – Да, девчонка – замечательная и все такое… Но сам посуди, в лес ее тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Товарищ майор прав! Вот станешь командиром сам – бери к себе в отряд кого хочешь!
Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошел восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».
Помещение для Дока соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке – поскольку Серега, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.
Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:
– … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи – остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего, постарайтесь определить характер ранения…
«Интересно, кого это он там учит с такой серьезностью? Неужто Лидочку охмуряет?» – подумал я и вежливо «постучался»:
– Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? – и отодвинул полог в проходе.
«Ба! Вот это да!» К моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серега скорчил недовольную мину:
– Товарищ старший лейтенант, обождите, пока я закончу… И вообще – я сегодня только по записи принимаю.
– А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди? За наличные?
Сергей хитро подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:
– Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, – и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, при чем тут он.
– Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, – шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт – все-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Сереже поболтать.
У Казачины меня тоже ждал облом – Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:
– Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется – глазам моим писец придет.
Дед Никто кивнул в ответ с очень серьезным видом и еще крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик. Надо сказать, что за последнюю неделю «наши» окруженцы уже малость пообвыкли и иной раз сами вставляли в разговор некоторые нехарактерные для этого времени словечки и обо-роты.
Я тихонечко закрыл полог и потопал себе восвояси. «Вот, что за черт! Даже поговорить не с кем!» – подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах еще не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это все-таки последствия утреннего нервного срыва. Видно, действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня у меня – выходной!» – постановил я и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залег на матрас», то есть удобно устроился под тентом, натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невеселые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…». Или о том, что наши булавочные уколы по большому счету ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.
«Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня, стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… – Ребята все веселые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!»
Открыв глаза, я затряс обожженной рукой – оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.
– Антон, ты чего там ругаешься? – откуда-то сверху раздался голос Трошина.
– Да вот – нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… – объяснил я ему.
