вы – правда? Но зачем? Почему? На каком основании? Это же глупо! Лишено всякого смысла!
– Э-э-э, – лицо математика приобрело глумливое, как у злобного придурка, решившего схитрить, выражение, – тут не все так просто! Глупо – согласен. Но, исходя из соответствующей логики, – вовсе не бессмысленно. Ку-уда там! Кто-то, будучи умен в качестве представителя своей породы, сообразил все-таки, что в результате может получиться что-то такое, что будет не вполне в их власти. А может быть, все гораздо проще, и какая-нибудь тварь, занимавшаяся закупками, решила, что потеряет возможность бывать за бугром, и выпустила торпедку. И это, пожалуй, погаже будет. А если брать как частный случай общей тенденции, так и поопаснее.
– Но это же чистой воды вредительство! При Сталине бы за такое…
– А вы – не решайте за Лучшего Друга Математиков. Не стоит. Может – так, а может – и вовсе наоборот. Может быть – шлепнули бы авторов указа, может быть – авторов проекта. Сие совершенно непредсказуемо.
В комнате повисло тягостное молчание, а потом Гельветов пошевелился:
– Послушайте, Игорь… э-э-э, простите?
– Сергеевич.
– Так вот, Игорь Сергеевич, я вам клянусь: дайте конструкцию, дайте этот расчет, – и ваши интересы будут соблюдены в первую очередь. В нулевую. Все забросим, а вам – сделаем все.
– Не клянитесь, – все с той же злой горечью проговорил собеседник, – я верю. Потому что им теперь просто некуда деваться.
– Нет, вы не думайте. Я вопрос изучал, консультировался с физиками в смысле перспективных структур. У нас есть возможность создания таких структур, которых фотолитография не даст никогда. Ни при какой длине волны. Металлотроника. Оптические микроволокна. Так называемые "маконы" – это группы атомов, дающие сильнейшее напряжение магнитных полей в очень малом объеме. И…
– И что?
– Об этом рано пока говорить.
– И все-таки?
– Может быть, удастся резко снизить сопротивление в проводниках, входящих в состав этих ваших процессорных схем. Сильно снизить. Прямо-таки очень сильно. Настолько, что они почти совсем не будут греться.
– Это все замечательно. Может быть, – даже потрясающе здорово. Но ни на секунду не приближает нас к главному вопросу: к архитектуре.
– Скопируем.
– Это – совершенно невозможно! Это все равно как вас скопировать.
– Пфе, – Гельветов пренебрежительно фыркнул, – было бы – с чего. Сам приволоку вам макет в масштабе 1000: 1.
– Во-первых, – это еще слишком мелкий масштаб, а во-вторых – что я с ним буду делать? Вы же абсолютно не представляете себе, о чем говорите! Заметьте, – я говорю даже не про ваше обещание детально проанализировать устройство, хотя это и кажется мне совершеннейшей фантастикой… Это все делается совершенно по-другому!
– Хорошо-хорошо! Я не знаю, зато вы знаете. Совершенно незачем так волноваться. Выпейте водички, хотя, – он внимательно поглядел в бледное от приступа неврастении в последнем градусе лицо нового соратника, – какая уж тут водичка…
С этими словами в качестве хвоста предыдущего этапа общения он влез в ржавый сейф и достал оттуда бутылку коньяка "Ахтамар". Плеснул сразу около ста граммов и поставил перед потерянным Иртеневым. Тот сделал, было, слабый отстраняющий жест, но это оказалось попыткой с заведомо негодными средствами. Гельветов твердо решил любым путем приобрести этого человека в полное свое распоряжение, его понесло, а в подобных случаях остановить его было совершенно невозможно.
– Вы пейте-пейте. И не говорите, что непьющий. С обидами такого рода, в этой стране не пить невозможно. Это я знаю совершенно точно.
– А вы сами?
– Пардон. Забыл просто. С удовольствием.
С этими словами он налил приблизительно столько же и себе. Жутко глянул в глаза потенциальному рекруту.
– А сейчас мы с вами выпьем не просто так. Не так, как пьют в одиночку от застарелой, как чирий, обиды начинающие, но перспективные алкоголики, а по-другому. Не для того, чтобы залить сердечную тоску и безнадежность, а вовсе с другой целью… Будем здоровы!
Игорь хотел было что-то спросить, но Гельветов остановил его, сделав знак сначала выпить.
– Так вот, – продолжил он через минуту, продолжая дожевывать лимон, – выпили мы с целью решить стоящую перед нами задачу по рецепту скифских вождей. То есть люди в наше время, понятно, измельчали, поэтому мы не будем надираться до беспамятства и звать трезвую Лидочку, чтобы она стенографировала за нами наши пьяные излияния. Мы просто примем столько, чтобы как следует пришло и вплоть до этого момента… Ваше здоровье! И после него, – мы будем вести свободный треп, отнюдь не сосредоточившись на его цели, а наоборот, – загнав ее куда-нибудь подальше в угол. А потом мы профильтруем полученное варево и посмотрим, что получилось в осадке… Итак, для начала: что вы имели ввиду утверждая, что непоименованным "им" теперь "некуда деваться"?
– Что? – Математик наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о чем зашла речь. – А-а-а, – непоименованные "они" вследствие своего десятилетней давности идиотизма начали проигрывать холодную войну. Это единственное, чего "они" позволить себе не могут. Это внутри – можно все, что угодно, а там, где нельзя, можно соврать. Снаружи все приходится делать в реальном пространстве, а без вычислительной техники не получается. Или получается хуже. А тем, кто поумней, становится ясно, что будет – и еще хуже. Но они не понимают, что сделать уже ничего нельзя. Ничего. Совсем-совсем ничего. Что они, высрав тот самый шкуроспасительный приказ, угробили сами себя. Понимаете? Человек такой румяный, мускулистый, с подтяжками, – а на самом деле он уже покойник, и только сам об этом не догадывается.
– Гм… Ты не увлекаешься все-таки? Таким, как ваша милость, их дело очень часто кажется самым важным на свете. И похуже вещи делались, и поглупее, – а все ничего.
– Можешь считать меня экспертом. Культ личности – ужасно! Коллективизация – безобразно и отвратительно!! Начальный период войны – позорно и чудовищно!!! Но то, что они начали борьбой с кибернетикой в пятидесятых и закончили этим указом, – просто-напросто непоправимо.
– Послушай-ка, – он взглянул собеседнику, который нравился ему с каждой минутой все больше, прямо в глаза, – а кто это "они"?
