расчистили себе дорогу к столу, возле которого стоял епископ.
— У-у, шваль! — зло выкрикнул передний и плашмя ударил мечом по голове мастерового.
Заливаясь кровью, мастеровой повалился обратно на грязный пол корчмы.
Бенедикт неуловимым движением вложил нож обратно в ножны.
— Епископ Адальберт? — требовательно спросил стражник.
Адальберт хотел ответить, но не сумел проглотить комок, который внезапно встал в горле, и только молча кивнул.
— Воевода хочет тебя видеть!
В окружении стражников монахи протиснулись сквозь толпу, которая заполняла корчму. Выбравшись на улицу, епископ с облегчением вздохнул. Смерть снова посмотрела ему в лицо и отступила.
— Как же вы без охраны в наши края? — спросил стражник, бросив саблю в ножны. — У нас народишко — ого-го! Половина — беглые, а вторая половина — вчерашние язычники. Монахов ненавидят люто!
За что, хотел спросить Адальберт, но опять промолчал. Прожив на свете больше четырёх десятков лет, он хорошо знал, что самая горячая ненависть не нуждается в причинах. Человек ненавидит, когда ему плохо, вот и всё.
— Идите за мной, — бросил стражник и быстро зашагал между покосившихся лачуг в сторону реки. Адальберт с Радимом поспешили следом. Позади Бенедикт тащил за повод упирающуюся лошадь.
Возле реки, на холме возвышался бревенчатый частокол, укреплённый земляным валом. Перед валом был вырыт глубокий ров, через который небрежно перекинули дощатый мост.
Доски моста угрожающе скрипели и прогибались.
Стражник нетерпеливо стукнул кулаком в дощатые ворота.
— Епископ Адальберт к воеводе! — крикнул он, задрав бородатое лицо.
Ворота, скрипя, отворились.
Воевода жил в простом бревенчатом доме. Толстые венцы и узкие — в одно бревно — окна говорили о том, что дом строился с расчётом на оборону. Кроме дома воеводы на дворе небольшой крепости стояли конюшни и большая изба для дружины.
— Кой леший понёс вас в эту корчму? — сердито спросил воевода, глядя на Адальберта из-под нависших бровей. — Убили бы вас там, а мне отвечать перед князем!
Он сердито стукнул кулаком по столу.
— Настуся! Подай еды и пива!
В комнату вбежала молодая девка. Не глядя в лицо гостям, быстро уставила дубовый стол тарелками с жареной рыбой и мясом, принесла большой глиняный кувшин с пивом и молча исчезла.
— Садитесь, — пригласил воевода гостей.
— Благодарю, — ответил Адальберт. — Мы успели перекусить в корчме.
Воевода скривился.
— Гнилой капусты, поди, наелись? Ну, дело ваше. Рассказывайте — зачем пожаловали?
— Святой престол решил направить меня с миссией к пруссам в надежде привести язычников к истинной вере, — неторопливо ответил Адальберт.
Брови воеводы удивлённо поползли вверх. Он крепко сжал губы — видно вертелось на языке крепкое слово.
— И что же — так втроём и пойдёте?
— Мы хотели попросить у тебя воинов в сопровождение, — вмешался молчавший до сих пор Радим.
— Воинов? На верную погибель? Да пруссы с вами и разговаривать не станут. Нашпигуют стрелами, как зайцев, обдерут донага и бросят в лесу. Нет, святые отцы, не взыщите! Хотите сами идти на смерть — воля ваша. А воины мне здесь нужны. Мне ещё налоги и корма собирать для князя. Крепость строить. Князь Болеслав решил крепко опереться на море.
— А нельзя ли достать лодку? — спросил Бенедикт. — На лодке мы могли бы миновать пограничные места и выплыть прямо к пруссам, а уж там — как бог даст!
— Лодку?
Воевода задумчиво почесал косматую бороду.
— У меня лодок нет — не обзавелись ещё. А отбирать у рыбаков — это опять смута будет.
— Мы бы купили лодку, — сказал Адальберт. — И продали лошадь.
— Вот как? Ну, это дело другое.
Воевода повернулся к двери.
— Гневко!
В избу протиснулся тот самый дружинник, который увёл монахов из корчмы.
— Посмотри— что за лошадь у монахов. Купим её. А святым отцам помоги достать лодку.
— Я разберусь! — быстро сказал Бенедикт Адальберту.
Вместе с Гневко он вышел за дверь.
Адальберт задумчиво посмотрел ему вслед. До сих пор он не мог понять — что за человек Бенедикт. Ясно, что приставлен он князем Болеславом, и приставлен неспроста. Наверняка станет выведывать, сколько войск у пруссов, какие у них крепости.
С другой стороны, в дороге от Бенедикта была только польза. Но если пруссы признают в них шпионов — смерти не миновать.
Про себя Адальберт решил откровенно поговорить с Бенедиктом и просить не ставить их миссию под угрозу.
— Ну, вот что! — сказал воевода, хлопнув ладонью по лавке. — Заночуете у меня. Завтра или послезавтра будет вам лодка.
Лодка нашлась к утру.
Епископ проснулся от того, что Бенедикт осторожно тряс его за плечо.
— Ваше преосвященство! Брат Адальберт!
— Что?
Адальберт открыл глаза.
— Есть лодка! Хорошая, крепкая. Только нам бы надо отправляться без промедления. В деревне неспокойно.
— Что случилось?
— Местные прознали, что мы плывём к пруссам. Ну и баламутят. Говорят, что пруссы не потерпят вмешательства и ответят набегом. Мы с Гневко оставили у лодки стражников, а воевода велел скорее грузить припасы и отправляться. Опасается, что не утихомирит людей.
Только этого не хватало!
Адальберт откинул овчинное одеяло, под которым проспал всю ночь. Рывком поднялся с лавки. Бенедикт сунул ему в руки кубок с водой.
— Завтракать некогда, надо сейчас отплывать. Здесь недалеко. Даст Бог, к вечеру доберёмся до пруссов, а уж там...
Он не договорил и махнул рукой.
Адальберт сделал несколько глотков. Вода была свежая — видно, из колодца, а не из реки. Передал кубок Радиму.
— Идём, брат!
Во дворе крепости их ждал Гневко с тремя дружинниками.
— Готовы, святые отцы? Ну, вот и ладно. Припасы ваши уже в лодке, вещи тоже. Воевода велел положить вам куль зерна, сушёной рыбы и бочонок пива. С голоду не пропадёте.
Сейчас, утром, Адальберт увидел, что крепость стоит не просто на холме, а на мысу, который образует изгиб реки. Здесь Висла делала крутой поворот, а за поворотом открывалось устье и бесконечная морская даль.
У епископа защемило сердце. Выйти на утлой лодчонке в эту неизвестность?
Укрепи меня, Господи, мысленно взмолился Адальберт. Укрепи и дай сил совершить предначертанное!
Широкая лодка была надёжно привязана к деревянному причалу. Полотняный парус на мачте лениво хлопал под порывами утреннего ветра. На дне лодки громоздилась поклажа, укрытая шкурами от волн и любопытных глаз.
— Ну, с Богом! —
