– До Нанси, двадцать километров!
Возглас Гека меня отвлек и я встряхнувшись переспросил:
– Что?
– Я говорю– через полчаса на месте будем. Ты знаешь куда там дальше ехать?
– Без понятия. Да и что тут думать – у первого же патруля провожатого возьмем, он и проведет.
Гек кивнул, а я с удовольствием потянулся и глянул назад. Марат безмятежно дрых, привалившись к бортику, при этом однако, даже во сне, крепко держась за поручень, а метрах в тридцати за нашей машиной, катил УльЗиС с остальными парнями. Ребята там похоже вовсе не расслаблялись, так как установленный на турели ДШК был расчехлен и возле него торчал Шмидт, поблескивая на солнце очками-консервами, которые он нацепил, чтобы ветер не выбивал слезы.
Мда... вот что значит – орднунг. Едем по своим тылам, до ближайших вооруженных фрицев как до Китая раком, но эта поездка считается боевым заданием, а раз боевым, то вынь и положь эту самую боевую готовность. И ведь голову могу дать на отсечение, что это Максова инициатива. Я просто воочию представил, как немец, в начале езды лишь беспокойно крутился на своем месте, а потом видя, что Козырев, будучи старшим по званию, не мычит и не телится, увлеченно крутя руль, внес данную рацуху. Змей наверняка удивился предложению и ответил в смысле – если так хочется торчать возле пулемета, то и флаг тебе в руки! Вот Шмидт, периодически припахивая Искалиева на подмену, и бдит...
Кхм, с одной стороны это конечно правильно. Совершенно правильно. Но вот с другой... То-то я удивлялся, чего это регулировщик, когда мы на перекрестке, пропускали танковую колонну, на меня так поглядывал. А он видно принял подполковника, сидящего в новеньком ГаЗ-67 за чмошного тылового ссыкуна, который не просто окружил себя охраной, находясь за десятки километров от линии фронта, но еще и заставил эту охрану бдительно нести службу. Мда... надо будет ребятам сказать, чтобы не позорили начальство, да и вообще – размяться тоже неплохо, а то хоть дороги здесь и похожи на взлетно-посадочные полосы, но один черт – растрясло...
Поэтому, приказав Геку тормозить, я, после остановки колонны, подойдя к УльЗиСу высказал сидящим в нем свои претензии. Судя по злорадному Женькиному -"Ага!" обращенному в сторону Шмидта, мои предположения, относительно инициатора бдительности, были полностью верны. Макс выслушав аргументы, недоуменно наморщил лоб:
– Я поннимайу, но фет так полошено?
– Знаю, но ты Макс, будто первый день в армии и забыл что значат для военного человека, понты и бравада!
– Я помньйю. Но отно дело расстекнуть форот кимнастерки, или хвасьтат трофейным орушием, и софсем тругое нахотясь на поефом задании фести сепя как путто на оттыхе. Фы феть даже бронешилеты и "льифчики" не натели. А фдрук нас опстреляйут?
– Ой, да ладно – подошедший от газика Пучков, махнул рукой – Во-первых, при таком количестве войск на рокаде, никаких обстрелов быть просто не может, а во-вторых ты еще предложи каски одеть, чтобы на нас все пальцами показывали, как на последних трусов.
– При чьем тут трусост? Нато просто фыполньят трепофания устафа. Он тля этоффо и написан.
Мда... уел. И ведь не поспоришь и не станешь объяснять, что от боевого задания в этой поездке, только лишь название что – "боевое". Мне остается только утереться да еще и поблагодарить за службу. Но тут Женька, который молча разминаясь слушал наш разговор, встрял:
– Эх ты, немец-перец-колбаса! Все у тебя по правилам, да по полочкам разложено! Нет того огонька и капельки сумасбродства, что должно отличать бывалого солдата от штабного уставника!
Шмидт на этот наезд хитро улыбнулся и ответил:
– Ест. Я фот каску нье отел, хоть и полошено и затфор пулемета перетернул срасу, хоть этто как рас и нье полошено! Сначит – ест оконек!
Искалиев, до этого крутивший головой, просто переводя взгляд с одного говорящего на другого, тихонько захихикал, а Змей, от такого извращенного подхода к тонкому искусству армейского разгильдяйства, как потягивался, так и застыл, удивленно приоткрыв рот. Я, честно говоря, тоже был несколько ошарашен тевтонским взглядом на допустимые понты. Уж больно они неотличимы оказались от уставных требований...
Макс же, глядя на наши лица рассмеялся и пояснил:
– Я сшутью.
Ну и как на такое реагировать? Поэтому пихнув шутника в бок, я приказал:
– Хорош отдыхать – поехали!
И мы с Лешкой потопали обратно, к своей машине. Проснувшийся Шах, который воспользовался остановкой и окропил придорожные кусты, видя мою странную ухмылку, спросил:
– Чего там?
– А – я махнул рукой – Фауст прикалывается...
Гек, включая передачу, кивнул:
– Он такой, он может! Полгода из себя тормознутого молчуна изображал, а тут как прорвало. Видно до этого неопределенность мужика давила, но после получения звания, Макс вообще в другого человека превратился. И ведь шутит сволочь, прямо как ты – с непроницаемой мордой! Сразу даже не доходит – серьезно он говорит или нет.
– Ну, чего-чего, а юмора у него хватает...
Марат, удобно устроившийся на сидении, оживился:
– Кстати, про юмор. Вы слыхали как мы с ним к "внутрякам" ездили?
– Нет, а что там?
– Хе! – Шах наклонившись вперед, чтобы было лучше слышно, начал рассказывать как они со Шмидтом демонстрировали свои свето-звуковые бомбочки нового поколения, парням из полка НКВД. Все было бы ничего, но в момент испытаний кот, который не ожидая подобной подляны, мирно дрых в "эмке" командира полка, понял, что настал внезапный, вселенский амбец. Понял и повел себя соответственно...Народ потом долго удивлялся, как в таком маленьком и симпатичном с виду котике может оказаться настолько много дерьма, чтобы его хватило измазать весь салон. Даже на потолке остались пахучие отпечатки когтистых лап.
А Макс, с самой серьезной мордой посоветовал, на чем свет ругающемуся майору НКВД, вызвать химиков для дегазации машины. Дескать, в противном случае никакие обычные средства тут уже не помогут и амбре останется навсегда. И что самое смешное – командир полка этих химиков вызвал! Они сначала брыкались, но после угроз, все таки приехали со своими колбами и распылителями. Поработали на совесть, и даже запах вывели, только салон приобрел настолько необычный цвет, что опешивший майор увидев получившийся колер так и застыл, не решаясь влезть внутрь. А потом, придя в себя вызвал старшину из хозвзвода и приказал "выкрасить, как было!". Старшина с работой справился, но тут возникла новая проблема – один запах сменился другим и даже с открытыми окнами можно было одуреть от вони сохнущей краски. Говорят машина до сих пор стоит с распахнутыми дверями, а злющий майор, пересел с комфортабельной "эмки" на открытый "виллис".