– Сам ты пень амбракийский!
Над Фимбрийской равниной – черное звездное небо. Отражается небо в земной тверди, рассыпается тысячью блесток-костров. Недобрый огонь на небе, недобрый огонь на земле...
Близко, совсем близко звездочки-костры. Они уже за желтым Скамандром, за могилой амазонки Мирины, где дрался с Парисом белокурый Менелай Атрид. Совсем рядом враг. Притаился у огня, не спит, ждет, старую желтую траву палит. А за блестками-кострами, за черной зыбкой тьмой – Троя.
Крепкостенная.
Неприступная.
Троя-Армагеддон.
Сквозь вязкое забытье. Сквозь безвидную бездну... ...Мама целует, мама гладит по щеке – как тогда, в невозможно далеком детстве, когда папа был жив и все были живы...
Зачем ты мне снишься, мама? Зачем?
– Я здесь, маленький...
Холодный пот на лбу, холодный пот на ладонях, холодные угли погасшего костра. Мама сидела рядом – незнакомая, чуть сгорбившаяся, в тяжелой темной хлене.
– Мама?!
И даже сквозь радость, сквозь растерянность и ужас – боль. Мама... С ней что-то... С ней что-то не так!
– Постарела, правда? – улыбнулась она. – Теперь уж точно Совой звать будут.
Постарела... Тонкая кожа-пергамент в сетке морщинок на костистом лице, чужие огромные глаза... совиные. Волосы... Неужели седина? Что за глупость? Это же мама!
– Неправда! Ты... Ты самая!..
Тонкие сухие пальцы, пальцы старухи, осторожно коснулись моего лица.
– Конечно, маленький! Ведь я твоя мама, а ты – мой сын. Но все рожденное старится. Даже МЫ. Всему есть свой предел. А здесь, в Кроновом Котле...
В Кроновом!..
И тут я проснулся окончательно. Проснулся, дернулся, рывком сел на расстеленный по траве плащ. Это не сон. Это – Троя. Моя мать, Афина Паллада, Афина Промахос, Афина Сальпинга Победоносная, пришла ко мне, своему сыну. Своему врагу.
– В Кроновом Котле? – повторил я. – Ошибочка, значит, вышла? Хотели выморить нас, а попались сами?
Она кивнула – спокойно... обреченно.
– Да, сынок. Только не ошибка. МЫ знали, на что идем. Но выхода не было. Смерть следовало запереть, не дать ей вырваться. Время – лучшая стена, Диомед.
Смерть? Это мы – Смерть?! Мы – ИХ дети?! Кто же тогда ОНИ?
– Ты ведь знаешь, сынок, я была против Гекатомбы. И многие из НАС были против. Родители убивают детей – что может быть страшнее? Можно было подождать несколько веков, ведь вы, увы, смертны. Ваши правнуки будут уже обычными людьми. Но Отец... Твой Дед узнал что-то. Говорят, это «что-то» сообщил ему Прометей в обмен на свободу. Медлить было нельзя...
– Вот даже как? – оскалился я. – Может, объяснишь – мне... напоследок?
– Нет, – все так же спокойно ответила она. – Мы все поклялись водами Стикса. Ты знаешь, что это такое, мальчик!
Я отвернулся, чтобы не видеть ее лица. Отвернулся, до боли сжал пальцы. Лучше бы мама не приходила – никогда, никогда! Я бы запомнил ее... настоящую.
– Могу лишь намекнуть, Диомед. Ты же умный мальчик, ты – Сияющий. Твой дядя... Геракл не рассказывал тебе о Флеграх, о Гигантомахии?
– Да при чем тут Флегры? – не выдержал я. – Гигантомахия – скажешь еще!..
Не договорил. Замер. Гигантомахия... Армагеддон на Флеграх... ОНИ – против змееногих и змееруких чудовищ. А Щербатый в бреду вспомнил...
...Титаномахию!
– Все равно не понимаю! – вздохнул я. – Мы не гиганты, не титаны. Мы просто больные выродки. Нас убивают, мама! Каждый день, каждый час!
Она молчала – долго, невыносимо долго. Наконец послышался голос – незнакомый, чужой.
Страшный.
– Ты проклянешь меня, мальчик, ты никогда мне не простишь. Но я скажу. Тогда, под Фивами, не Меланипп-фиванец убил твоего отца. Тидея убила я – убила человека, которого любила больше жизни, больше бессмертия. Убила, потому что ТОТ, кем стал твой отец, не имел права жить.
– Неправда, – даже не думая, вздохнул я. – Этого не было, мама.
И снова молчание – долгое, тягучее. Темная мамина хлена словно оделась камнем.
– Зачем ты пришла, мама? Думаешь, мне стало легче? Ты убила отца, скоро убьют меня... Можно было просто сказать: «Прощай!»...
Безмолвствовал камень. Шумела где-то совсем рядом невидимая река.
Плещет, плещет...
– Завтра будет тяжелый день, Диомед. Страшный день. Ты ранен, сынок. Прошу... Нет! Приказываю... заклинаю... молю! НЕ ИДИ В БОЙ!
Ее тихий голос был еще тут, со мной, но мама уже исчезла. Никого!.. Измятая трава, угли погасшего костра, ледяной холод в сердце... Лучше бы ты убила меня, мама! Лучше бы ТЫ убила меня...
* * *
Страшный день начинался совсем не страшно. Привычная суета, наскоро проглоченный кусок холодного мяса, серебряный голос трубы... Война торопила, подталкивала в спину. Враг уже строился, собирался возле колесниц, готовясь к броску.
Еще один день Армагеддона...
Менелай догнал меня в лагерных воротах, когда арги-вяне быстро, привычно разворачивались фалангой.
– Тидид! Погоди...
«Годить» было некогда. Колесница (та самая, адрамитской работы) уже ждала, Капанид-возница нетерпеливо притоптывал, поглядывая на приближающегося врага.
– Диомед! Елена... Она ночью приходила! Я вначале подумал, что это сон... Она запретила мне сегодня идти в бой! Понимаешь? Она запретила...
«...НЕ ИДИ В БОЙ!»
Отвечать было некогда, да и что тут ответишь? Бой уже начался, Кера прокричала, и страшный день вступил в свои права.
– Вы!.. Вы недостойны своих отцов! Да! Ваши отцы были героями, а вы!.. Они... под Фивами!.. А вы!..
Дий Подземный принес сегодня Агамемнона! Добро б еще молчал, щеки надувал (нарумяненные!), как и положено Зевсу – а заодно и верховному вождю. Так нет же, носится на колеснице, орет...
– Трусы!.. Вперед, на врага! Вперед! Вашим отцам стыдно за вас в Аиде!
Зарычал Сфенел, оскалился Аполлоном Волчьим. Я только отмахнулся. Пусть орет! Две атаки мы отбили, сейчас начнется третья, дарданское полчище разворачивалось, неуклюже пытаясь выстроиться «вепрем»... Вояки!
– Диомед! Ты недостоин называться...
Еще... Еще чуть-чуть, пусть смешают ряды, знаю вас, дарданы, строиться вы не умеете, и шаг держать не умеете, а за такие вещи полагается бить – и крепко бить!.. Сияющая золотом колесница, подпрыгивая на ухабах, выкатилась вперед.
Эней!
Я махнул рукой. Пора!
– Арго-о-о-ос!
– Эй, аргивяне, племя отважных!
Азия нас вызывает на битву.
Но от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа! Аргос – Победа!
Отдохнувшие за ночь кони рванули с места. Я иду к тебе, Эней!
На этот раз они не успели отступить. Эвриал оказался молодцом – бросил свои сотни вдоль берега Скамандра, отрезая путь к бегству. Дарданы попали в котел – надежный, не хуже Кронова. Им осталось одно – умирать. И они умирали.
