Как выяснилось, надменный голос принадлежал носатому господину в шляпе с высокой тульей и запыленном с дороги цивильном платье. Обладателем тонкого голоса был невысокий круглолицый человечек на вид лет за тридцать, с широким приплюснутым носом и пухлыми губами. Человечек был облачен в подобие монашеской рясы, поверх которой была накинута перетянутая поясом свитка.
— Где я? — прошептал Ольгерд. — От слабости у него мутнело в глазах.
Тонкоголосый знахарь-шарлатан отреагировал на вопрос с неожиданной шустростью. Он округлил глаза и, не дав опомниться собеседнику, метнувшись к дверям, закричал с порога как резаный:
— Пан сотник, пани Ольга! Очнулся ваш найденыш!
Не успел возмущенный обладатель щегольской шляпы обернуться и раскрыть рот, как со двора в горницу зашли двое. Первым, наклонившись, чтоб не зацепить притолоку, через порог шагнул хмурый пожилой казак, чью могучую фигуру не скрывали даже свободные дорогие одежды. Вслед за ним впорхнула совсем молодая девушка с золотистой косой, спускающейся на грудь из-под наспех повязанного платка.
Хмурый казак угрюмо глянул сперва на лекаря, потом, чуть смягчившись, перевел взгляд на знахаря. Оба целителя, словно по команде, раздвинулись по сторонам.
— Кто таков? — подойдя к лавке, спросил казак.
— Наемный десятник соколинской хоругви Смоленского воеводства, — пересохшими губами ответил Ольгерд. Чуть помолчал и добавил. — Бывший.
— От Смоленска до места, где тебя подобрали верст пятьсот. Каким же ветром тебя на Черкасщину занесло?
— После сдачи Смоленска я не стал царю присягать, ушел со службы, ехал лесами в Киев. Попал в плен к разбойникам. Те, как узнали, что выкуп платить мне нечем, бросили в лесу…
— Ясно, — кивнул казак. — А как ты вот это мне объяснишь…
— Пан Тарас! — решительно вмешался знахарь. — Раненый в тяжелом состоянии. Ему не допрос сейчас чинить нужно, а немедля определить порядок лечения…
— Так определяйте! — громыхнул казак, названный паном Тарасом. — Вас тут аж двое лекарей, вам и карты в руки…
В разговор вступил, наконец, обладатель шляпы. Лицо у него оказалось одутловатым, нос крючком, глазки поросячьи. Ольгерд загодя решил, что бы не предлагал этот живодер — не соглашаться с ним нипочем.
— Как я уже говорил вашему протеже, — поджав губы произнес лекарь, — рана с гангреной смертельно опасна. Чтобы сохранить пациенту жизнь, требуется срочный ампутасьон, проще говоря, отъятие раненой конечности. Но мещанин Сарабун, зовущийся лекарем но, при этом никакого ученого звания не имеющий, утверждает, что сможет вылечить сего человека при помощи геруд, то есть пиявиц, притираний, да зелий непонятного происхождения…
— Этот самый Сарабун под Берестечком, где татары переметнулись к ляхам да разбили нас начисто, меня, израненного на себе с поля вынес, и выходил безо всяких ножей! — ответил казак. — Так что ему я верю я ему поболе, чем вам, армейским коновалам, хоть у вас лекарскими патентами все стены увешаны. — Лекарь вскинулся в непритворном возмущении, на что казак, сбавив тон, примирительно добавил. — Однако и ты, пан Стрембицкий, взят на кошт ко мне в сотню, не за красивые бумаги, а за то, что славишься твердой рукой да острым глазом. Многим казакам жизнь сумел сохранить. Получается и один прав, и другой. Так что не знаю, что уж тут и решить…
Казак, снова нахмурившись, замолчал, и тут же в разговор вмешалась притихшая поначалу девушка.
— Но ведь не кукла же перед нами бессловесная, дядюшка! Может самого его и спросим?
Голос у нее был звонкий, чистый, взгляд живой, чуть тревожный. Ольгерд тут же догадался, что это и есть тот самый ангел, которого он встретил в лесу.
— И то правда, — кивнул казак. — Ты, десятник, раз в чувство пришел, стало быть, значит сам и решай.
Решать-то Ольгерду особо было и нечего. Из спора двух лекарей он уже понял, что шансы на выздоровление: что с "ампутасьоном", что без, у него примерно равны. Точнее, почти никаких. А куда ему без ноги? В лучшем случае на паперть, где после многолетних кровопролитных войн от калек уже давно не протолкнуться… Он обернулся в сторону Сарабуна ткнул в него пальцем и едва шевелящимся языком вытолкнул в его сторону короткий хрип:
— Лечи!
Букли у сотенного лекаря Стрембицкого недовольно дернулись:
— Ну что же, как знаете, панове! Но помните, что я был против и сделал все, чтобы его спасти!
Ольгерд закрыл глаза. Его несло наваливающейся волнами болью, словно лодку в бурной воде. Кто-то приподнял голову и приставил к губам теплый глиняный край. Он потянул в себя горячее, с натугой глотнул. Отвар был со вкусом меда и терпких духмяных трав. Вскоре боль стала отступать и его окутала мягкая бархатистая дрема.
* * *
Полюбовавшись на затейливые морозные узоры, выросшие за ночь на оконном стекле, Ольгерд накинул полушубок и вышел на двор. Выздоравливал он до белых ноябрьских мух. Сперва и впрямь едва богу душу не отдал, однако хлопоты Сарабуна, взявшего на себя добровольную повинность по уходу за израненным десятником и, не в последнюю очередь, крепкое здоровье, помогли ему выкарабкаться из когтистых лап смерти. Пиявки, которых лекарь-самоучка отлавливал в приднепровских болотцах, несмотря на угрозы отстраненного от лечения сотенного лекаря, сделали свое дело. Вытянули из тела черную ядовитую кровь, не дали гангрене-антонову огню умертвить простреленную ногу. Но гораздо больше хлопот, как самозваному врачевателю, так и его нежданному пациенту доставило порванное волком плечо. Зашив рваную рану, Сарабун ежедневно менял повязки, густо умащивая их пахучими мазями и бальзамами, пока наконец, на месте следов от волчьих зубов не осталось лишь несколько бледных шрамов. Рука теперь чуть побаливала на смену погоды, но серьезных неудобств не доставляла.
Волею судьбы и черным помыслом Дмитрия Душегубца умирать его выбросили в Полесье, в дне пути от Лоева, селения бывшего Речинского повета Смоленского воеводства, захваченного у Литвы мятежными запорожцами. После недавней Переяславской рады это пограничное местечко, расположенное у места слияния Днепра и Сожа, приписали к Черниговскому полку, в котором и состоял сотником здешний царь, бог и воинский начальник — сотник Тарас Кочур.
Недели через две после того, как Ольгерд был привезен на хутор, убедившись, что спасенный выжил и поправляется, сотник удостоил его визитом. Зашел в комнату без стука, хмуро кивнул в благодарность за шустро поставленный Сарабуном табурет, после чего зыркнул на доморощенного целителя так, что тот пулей вылетел за порог. Присел, подобрав длинную саблю, чтоб не стукнула об дощатый пол. Спросил коротко, словно продолжая только что прерванный разговор:
