В это же время. Брестская крепость. Северный остров. ДНС?5.
Тяжёлый гул дальнего взрыва разбудил задремавшую под утро Августу…Женщина накинула халатик, поправила одеяло на детской кроватке, опасливо выглянула в коридор…Никого нет. Пусто. Льётся жёлтый свет не погашенной лампочки, свисающей с потолка…Тишина. Только чуть слышно скрипнула оставленная приоткрытой входная дверь в коридоре…Тихо позвала: «Э-эй, кто нибудь? Шура? Катя? Варенька? Где вы все?» Прошлёпала босыми ногами к выходу на лестничную площадку…В этот миг тишина взорвалась ослепительной вспышкой…
В это же время. Управление НКГБ по городу Брест. Сидящая на лавочке во дворе девушка испуганно прижалась к Мохначу: «Что это было?»
В этот момент рывком распахнулась дверь, с крыльца посыпались оперативники…
Лерман, через плечо, на бегу: «Я в Крепость! Могу подхватить!»
Мохнач бросился к зарычавшему мотором грузовику…Только он вскарабкался в кузов, как за доски борта ухватились тоненькие девичьи ручки: «Можно мне с вами? Я комсомолка, я медкурсы МПВО окончила!»
Лерман с досадой махнул рукой — мол, по дороге высадим…
В это же время. Небо над Брестом. Дежурное звено 2-ой эскадрильи 123 ИАП.
Второй ведомый младший лейтенант Иван Иванович Иванов, 19 лет: «Ух ты, мать моя женщина.
Где же мы их всех хоронить-то будем?!»
Внизу — сплошной ковёр из вражеских бомбардировщиков, пересёкших Границу…(критики, не визжите- субъективное восприятие лётчика)
Ведущий покачивает плоскостями — «Делай, как я!» и начинает пикирование…
Ближе, ближе…Огонь!
Воздух полосуют огненные стрелы Ультра- ШКАСов- 2800 выстрелов в минуту…Иванов, как бультерьер, ничего не видя и не замечая, вцепился в «Юнкерса«…а тот летит! От фюзеляжа врага летят какие-то щепки и отваливаются целые куски, а он летит! Наконец, когда Иванов уже видит заклёпки на оперении врага, «немец» лениво задымил и свалился на левое крыло…Есть один.
Иванов оглядывается, крутит головой…он провалился значительно ниже схватки — весь истребитель изрешечен, с крыльев лохмами свисает перкаль…Мотор чихает, но тянет…Что вы хотите- воздушное охлаждение. Пара простреленных цилиндров для Рыбинского мотора, в сущности, ерунда…
Плохо другое. Патроны уже все!
Иванов с досадой дёргает рычаг перезаряжания- бесполезно.
«Нет, ну я не понял, что, я уже отстрелялся? Маловато будет!»
Враг, не взирая на потерю уже трёх самолётов, продолжает идти на город и Крепость.
Русские лётчики со времен героического Нестерова хорошо изучили особенности такого вида боя, как таран. Кстати, как вид боя — таран применяли только русские. Ну и японцы, разумеется. Дикари, что с них возьмёшь…никакого понятия о правах человека.
Значит так. Догоняешь сзади, уравниваешь скорость и рубишь винтом вертикальный стабилизатор…Супостат гарантированно сваливается в штопор.
Только вот как догнать-то? «Чайка» и в исправном состоянии-то это сделать не может на горизонтали…
И Иванов переходит на встречно-пересекающийся курс…Есть и второй.
Вечная тебе память, лётчик.(«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»)
(Мгновенная чёрно — белая вставка. Взлетев под бомбами на предательски ОБЕЗОРУЖЕННОМ самолёте, Иван Иванович Иванов, младший лейтенант,19 лет, ценой собственной жизни совершил в 4 часа утра один из первых таранов Великой Отечественной. Награждён не был. Ничем. Вечная тебе память, Герой Советского НАРОДА.)
Между тем — весь предыдущий бой продолжался всего пару минут (в бою время идёт ПО ДРУГОМУ), и сейчас на наши «Чайки» упали сверху эскортирующие «мессершмидты».
Не обращая внимание на разгорающуюся «собачью свалку», немецкие бомбардировщики идут и идут к цели — осталось пара минут…Они — ничего не боятся! (Голос за кадром — в РЕАЛЬНОСТИ первые сбитые немецкие лётчики подтвердили — им было известно, что зенитные орудия «Иванов» стрелять не будут! Так оно и было — в Белостоке, Минске, Киеве…)
Звучит Вагнеровский «Полёт валькирий». Довольные, самоуверенные лица убийц Ковентри, Варшавы, Роттердама…Готовые разить унтерменшей. С абсолютно безопасной высоты.
Первый секретарь обкома партии тов. Тупицын (он же Член Военного Совета Армии, диввоенкомиссар), выглядывая в окно, кричит в трубку: «Штаб ПВО? Ты, пизда, почему не стреляешь?!! Сейчас ведь разнесут всё к ебеням!!»
Штаб 218 отдельного дивизиона ПВО. У аппарата- очень корректный джентльмен, светловолосый, высокий, истинный ариец.
Истинный ариец, обиженно: «Этто нэ пизда. Этто полковник Сирмайс. А стрелятть ещщё ранно…Они ещщё нне на поевомм куррсе…А фот сейчасс уше можно.» И- совершенно спокойно: «Огоннь».
Перед застеклённой кабиной головного «юнкерса» вспыхивает огненное облако разрыва, и сквозь пластик в неё с воем влетает туча раскалённых осколков. «Полёт Валькирии», взвизгнув, переходит в «Полёт шмеля». Остальные бомбардировщики, потеряв ведущего, шарахаются в разные стороны и сыпят груз на кого ни попадя- так, что бомбы летят и за Буг, на немецкие головы…Хорошо стреляет полковник Сирмайс, чёрт не русский.
(Мгновенная чёрно-белая вставка. Замначальника ПВО Округа, верный соратник замученногокровавосталинскойгебнёй борца за дэмократию Алксниса, приставив пистолет к виску полковника, заставляет его ЗАПРЕТИТЬ открывать зенитный огонь).
ЧЕТЫРЕ ЧАСА РОВНО, или Три часа по берлинскому времени.
«Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа —
Киев бомбили, нам обьявили,
Что началася война…»
Аэродром Высокое.
Полк уже почти взлетел- выстроившись в круг над лётным полем. На земле, разбегаясь — остались несколько машин, пара звеньев…
Вот И-15бис, кажется, готов оторваться от полосы…И в этот момент перед самолётом вспухает разрыв…Машина капотирует, и разваливаясь на куски, вспыхивает как солома…
В тот же миг всё лётное поле покрывают султаны взрывов…Всё же есть у немцев уязвимая пята- видели же, что самолёты взлетают — а стрелять начали ровно по графику…»Орднунг унд бефель, айне колонне марширет…» Против русской ИМПРОВИЗАЦИИ…
А так бы весь полк накрыли…
Васильев покрывается холодным потом- и всё ему кажется, что во вспыхнувшем самолёте- горит он сам…
Но что же делать?
Воздух- свободен! Все дороги открыты! На Северо-Востоке- Кобрин, и благодарность начальства- ведь спас фактически свой полк!
На Западе- громящие Высокое позиции немецкой артиллерии, и строжайший приказ- границу не перелетать! И нагло кружащий за рекой немецкий разведчик- корректировщик…немцы явно ЗНАЛИ, что русские границу пересекать не будут!
Внизу- аэродром, где сейчас заживо горят его сынки-лётчики…
Что выберешь, майор?
Васильев закрывает глаза- и снова перед ним проклятое, навек оставшееся в памяти огненной меткой 14 июля 1939 года…Пылающее небо ХалхЫн-Гола…
Как вы думаете, испугается трибунала человек, который самураев не боялся?
Вот то-то и оно.
Васильев широко улыбается волчьей улыбкой и даёт ручку от себя…
Возмездие на немецкие батареи пришло скорое и неотвратимое.
По дороге- смахнули с неба надоедливый «костыль» — корректировщик «Хеншель»…
Через десять минут БОЕВОЙ штурмовой полк ложится на курс к Кобрину…
Впереди- изрешеченный, но живучий И-153 с гордой надписью кармином «За ВКП(б)!»
Четыре часа ровно.
22-ая танковая дивизия. Южный военный городок.
Из всех танковых соединений РККА этой дивизии повезло меньше всех…
Расположенная прямо на берегу Буга, в трёх- четырёх километрах от границы- она находилась в пределах досягаемости всех артиллерийских систем немецкой армии, до лёгких пехотных орудий включительно.
Небо вспыхнуло светло-красным…Бесчисленные всполохи взрывающихся снарядов всех калибров сделали уходящую ночь светлее, чем день. Адский грохот заполнил землю- и она дрожала, как в лихорадке.
Большие деревья, окаймлявшие Буг, сгибались вперёд и назад в дикой судороге, терзаемые ударной волной.
В техпарке дивизии бушевал огненный шторм. Автоцистерны и грузовые автомобили, стоявшие на открытых площадках, сливали языки пламени в огромном погребальном костре.
Вспыхнули, а потом рванули склады ГСМ. В боксах и на стоянках загорались танки и боевые машины.
Перед казармами лежали сотни людей — убитые раненые, контуженные…Крики, стоны, плач…Истекая кровью, искалеченные люди напрасно просили о помощи…
Спустя полчаса, берег Буга. В ивняке — замаскированные танки капитана Басечки — батальон. Всё, что осталось от дивизии…
Майор Квасс, отвечая на немой взгляд подчиненного (чёрный, со сгоревшими волосами, в лохмотьях формы, сквозь которое краснеет обгоревшее тело): «Нет, наши танки выводить не понадобилось…Так и сгорели, стоя на подпорках»
