Солнце согревало кожу. Разумеется, это не счастье, и даже не радость. Этой театральный аулеум, за которым нет сцены, один черный провал. Она не знала, что ее убивает – отчаяние или любовь, или то и другое вместе. Порой безумная мысль мелькала в мозгу: задушить проклятое чувство и начать жить заново. Покойно и тихо, как все. Завести любовника и никогда не вспоминать об Элии. Будто его и не было вовсе. Но тут же все в ней восставало, и она зажимала ладонью рот, чтобы не закричать. Хотелось себе самой надавать пощечин. Отказаться от любви к Элию – как она могла придумать такое?! Ведь это все, что у нее осталось. Без любви она казалась себе и не человеком уже, а безобразным обрубком – торсом без рук и ног.
Вечерами она сидела на галерее, смотрела на засыпающий сад, вдыхала вечерние ароматы и мечтала, что утром боль не будет такой острой…
Именно в один из таких вечеров Летиция увидела его. Он стоял у подножия лестницы так, что мраморная скульптура Нимфы наполовину скрывала его. И все же она не могла обознаться – плечи и профиль, и черные волосы, начесанные на лоб – все было до боли знакомым. Летти вскочила. Сердце забилось, как сумасшедшее. Сейчас оно разорвется, и Летиция упадет замертво. Но сердце выдержало, не разорвалось.
– Элий! – закричала она.
Он повернулся. Лучи заходящего солнца обвели красным контуром тонкий нос и острые скулы. Летиция бросилась вниз. Элий рванулся навстречу. Летиция замерла, ухватившись за мраморные перила, и едва не упала – так резко остановилась.
Он бежал наверх. То есть и раньше она видела, что Элий может бегать довольно быстро, может перепрыгнуть через две, через три ступеньки даже. Только его уродливые козлиные прыжки сразу напоминали об увечье. А этот летел наверх. Подбежал и остановился, не доходя двух ступенек. Сдерживаемое дыхание рвалось сквозь плотно сжатые губы. Теперь она видела точно, что это не Элий. Похож. Да. Но не Элий. Нос тонок и так же кривоват, и глаза – один выше другого, но в их ледяной глубине такой холод – ни намека на нежность! Тонкие губы надменно изломлены – где же улыбка Элия, придававшая его не слишком красивому лицу удивительную притягательность? К тому же гость казался куда моложе Элия. И выглядел как-то глупее. И чем больше находила Летиция этих несходств, тем сильнее поднималось внутри тошнотворной волной отвращение.
Летиция попятилась, уже догадавшись, кто перед нею – Гэл, бывший гений Элия. Непокорный смельчак, но при этом убийца, предатель, заговорщик.
– Уходи, – прошептала Летиция. – Уходи, или я позову охрану и тебя убьют.
Он протянул к ней руки. Тонкие, почти женские. Руки негладиатора и небойца.
– Его больше нет, Летти. А я могу его заменить…
– Вон!
– Не кричи! – Гэл сокрушенно качнул головой. – Я на него похож. Неужели тебя это не волнует?
– Вон!
– Да я же сказал, не кричи. Вот дуреха! – Он попытался обнять ее. Она ударила изо всей силы кулаком в лицо.
Гэл отшатнулся, оступился на лестнице и полетел вниз. Поднялся, отряхнул ладони, рассмеялся.
– Ты что же, будешь жить, как весталка? Летти, тебе шестнадцать. У тебя столько лет впереди. Ты хоть сосчитала? Так посчитай…
Она не ответила. Прянула вверх и перелетела – именно перелетела по воздуху ступенек десять, отделявшие ее от Гэла, двумя ногами ударила его в грудь. Он покатился кубарем вниз, а она медленно опустилась на перила лестницы и замерла, не держась ни за что. Собралась в комок для нового прыжка.
– Глупо! Ты еще не знаешь, что такое одиночество! Наступит время, и ты пожалеешь! – Он вскочил и пустился наутек.
Наперерез ему, рассекая волны зелени, мчался преторианец. Гэл нырнул в кусты. Преторианец кинулся его искать, но тщетно. Бывший гений как сквозь землю провалился.
Вернувшись, гвардеец с изумлением уставился на Летицию: она сидела на наклонных перилах на корточках, как большая птица, приготовившаяся взлететь.
– Видел, как я его ударила? – засмеялась Летти. – Здорово. Он катился, как бревно. Это за то, что он сказал дурное про Элия. А я не позволю никому плохо говорить об Элии. Никому.
Она повернулась и пошла по мраморным перилам наверх, не соскальзывая. Гвардейцу показалось, что ее босые ножки не касаются мрамора.
– Домна Летиция! – окликнул ее преторианец.
– Да. – Она обернулась. Улыбка все еще скользила по ее губам; кажется впервые с тех пор, как пришло известие о гибели Элия, она улыбалась по-настоящему.
– Не надо показывать, что ты умеешь так. – Гвардеец смутился. – Тебя могут… не понять.
– Хорошо, не буду.
Он протянул руку, она оперлась на его ладонь, спрыгнула с перил. Он поддержал ее за локоть, как будто ей в самом деле нужна была его поддержка.
– Как тебя зовут? – спросила она, поспешно отстраняясь.
– Авл Домиций.
– Ты предан императору Постуму, Авл Домиций?
– Да, домна Летиция. Я ему присягал. И тебе я предан.
– Очень хорошо. Не забывай о своей преданности, Авл. Не забывай даже тогда, когда остальные забудут.
– Не забуду, клянусь Юпитером, – воскликнул он слишком громко и слишком страстно.
– И не пускай больше гения в сад. Пусть гуляет, где хочет. Но только не здесь.
Он вновь придвинулся ближе. Он чувствовал, ее тоже тянет к нему. Но она вновь отступила. Вскинула глаза. В вечернем полумраке в это взгляде можно было прочесть все что угодно.
– Не здесь… – шепнули ее губы.
– Домна Летиция! Домна Летиция! – на галерею выскочила служанка. – Только что звонили из Эсквилинской больницы. Старика Тиберия избили…
– Что? – не поняла Летиция. Избили старика? Она ослышалась? Такого в Риме не бывало. Сколько Летиция живет – за долгие-долгие шестнадцать лет ни разу не бывало такого.
– Избили… – голос служанки сделался виноватым, будто ей стыдно было говорить такое. – Он в больнице.
IV
Летиция едва узнала Тиберия. Лицо распухло и почернело, глаза совершенно заплыли. Одна нога была на растяжке, с укрепленными грузами, вскинута вверх указателем. Вторая – просто в гипсе.
– Тиб… что ж такое. Кто это? – растерянно шептала Летти, гладя старика по лежащей поверх одеяла руке. На тонкой прозрачной коже синяки казались черными.
– Не знаю. Какие-то подонки. Остановили на улице. Спросили имя. Я назвался. Чего мне скрывать? И вдруг они… они… о боги… стали меня бить. Меня, старика… Я служил еще Адриану, отцу Элия…
Старик затрясся, по щекам его покатились слезы.
– Тиберий, друг мой, не надо, не надо, не плачь, – повторяла Летиция. – Здесь тебя никто не обидит.
– Они были в черном. Как обвиняемые в суде. Все в черном, – шептал Тиберий распухшими лиловыми губами.
Летиция не знала, как его утешить, и плакала вместе с ним.
– Будь у меня силы, я бы покончил с собой. Бросился с моста в Тибр. Это просто. С моста в Тибр.
– Я побуду с тобой. Хочешь, посижу здесь до утра. Не бойся, Тиберий. Я вызову преторианцев, чтобы тебя охраняли.
– Не надо преторианцев, – запротестовал старик. – Что я – член императорской семьи? Мне не положена охрана.
– Но я останусь, – заявила Летиция. – А мне охрана положена. – Голос Летиции зазвенел от гнева. Когда она говорила таким тоном, перечить ей было невозможно.
V
Утром навестить Тиберия явилась Порция. Долго мешкала у порога, боялась войти. Наконец превозмогла себя и подошла к кровати. На пострадавшего она старалась не смотреть. Лицо ее то покрывалось красными пятнами, то становилось белее снега.
– Тут кое-что для тебя… – Порция неуверенно протянула корзиночку с пирожками и фруктами.
Губы Тиберия брезгливо скривились.
– Пусть она уйдет, – выдохнул он, отворачиваясь.
– Я от души… от всей души… – Рука Порции так задрожала, что женщина едва не уронила корзинку на пол. Летиция вовремя подхватила подарок.
– Рада тебя видеть, Порция. Как поживаешь? Если что надо – приходи. Все клиенты Элия теперь находятся под моей опекой. Ты можешь прийти в любое время. – Летиция обрадовалась искренне. Ведь Порция служила у них, когда Элий был жив. С нею можно поговорить об Элии.
– Все хорошо, – лепетала Порция, отступая к двери. – У меня все хорошо… Благодарю… Сочувствую… благодарю…
А хотелось крикнуть в отчаянии: «Все плохо! Мерзко! Мерзко!»
Порция выскочила из палаты и прислонилась к стене в коридоре. Ей казалось, что она сейчас упадет.
Тиберию в самом деле сломали ноги. Как она пожелала. Это походило на дурной сон. Мало ли что приснится. Мало ли что выкрикнешь в сердцах. Но это только слова. Злость. Чувства… И вдруг одно твое неосторожное слово приговаривает человека к увечью. Зачем она сделала это? Зачем? Разве она так сильно ненавидела Тиберия? Да, винила. Да, желала злое… Но не настолько.
Ей хотелось, чтобы кто-нибудь остановился и спросил: «Что с тобой? Тебе плохо?» Но все шли мимо – медики, посетители, больные. Наконец одна немолодая женщина в зеленой форме остановилась.
