– Что ты предлагаешь? Какие действия? – любящий дед смотрел на единственного внука не слишком ласково.
– Усилить охрану Августы, – предложил Марк.
– А так же императора, – добавил молчавший до той поры Курций.
– Преторианцы? Фрументарии?
– И те, и другие. И в придачу вигилы. И я бы приставил одного или двух надежных гениев к каждому.
Диктатор отрицательно покачал головой:
– Не доверию этим тварям.
– Я тоже. Но они могут то, что не можем мы.
– Я подумаю… – уклончиво отозвался диктатор. – И помните: за Августу и императора отвечаете головой. Вы оба.
II
– Андабат, – сказал неведомый сосед Гимпа.
Значит, утро. Пленник пробудился за стеной. Гимп открыл глаза. И увидел потолок.
Свет! От яркой вспышки Гимп зажмурился. Гимп лежал неподвижно, боясь разлепить веки. Вдруг свет только почудился? Вдруг… И все же Гимп осмелился. Дрогнули ресницы… Да, свет, несомненно! Свет мгновенно переплавился в боль. Боль пронзила мозг и застряла под черепом. От нее разбежалась по всему телу тонкая зудящая паутина. Гимп вновь распахнул глаза. Но ничего не увидел, кроме слепящей белизны. По щекам потекли слезы. Гимп сел на кровати, по-прежнему ничего не видя. Раньше мешала тьма. Теперь – свет. Его била дрожь. Ему казалось, что он ощущает льющийся свет кожей – он протянул ладони, будто хотел собрать в них лучи…
Вокруг одна белизна. И по ней лишайником расползалась какая-то муть. Зеленое… желтое… голубое… Наконец Гимп различил очертания комнаты. Стол, два ложа, кресла, стулья… Окно. Зрение возвращалось. Теперь он мог рассмотреть даже роспись на стене – яркая, будто только вчера написанная фреска. Гимп медленно обвел взглядом комнату. Столик из черного дерева, ваза муринского стекла… мраморная статуя… Окно. Он подошел к окну. Но за окном ничего не было. Чернота. Не может быть! Ведь сейчас утро. Гимп вновь затрясся. Осторожно приоткрыл решетку и просунул руку в щель. Сначала исчезли пальцы, потом вся кисть целиком. Тьма за окном ее поглотила. Будто Гимп погрузил руку в чернила. Гимп рванулся назад, спешно ощупал кисть. Пальцы были на месте. Он их видел теперь. В комнате. Но за окном рука становилась невидимой.
Гений отошел от окна. Ноги подгибались. Он сел. Что же это такое? Что?
Дверь распахнулась. И за дверью – тьма. Из тьмы в комнату шагнул человек. Шагнул и остановился, глядя прямо перед собой. Гимп вгляделся. Ему казалось, он знает гостя. Знает, но не может узнать.
Гимп постарался принять как можно более независимый вид.
– Неужели не рад меня видеть? – Гость раздвинул губы в улыбке. При этом он смотрел куда-то мимо Гимпа. Неужели тоже слеп? Нет, не тоже. Гимп-то видит.
– Кто ты? – спросил Гимп шепотом.
– Гюн, бывший гений знаменитого гладиатора и бога по совместительству, – отвечал гость. Неужели? Сейчас гость совершенно не походил на Юния Вера. Разве что ростом и атлетическим сложением. Лицо его сделалось бесформенным – нос, рот, лоб едва угадывались в мясной глыбе, что венчала мощную шею. Надо же какая перемена… – Рад тебя видеть, – продолжал Гюн. – Ты наконец вступишь в наши ряды.
– В чьи ряды? – промямлил Гимп. Язык перекатывался по зубам, как кусок недожаренного мяса.
– В ряды исполнителей желаний.
– Вы исполняете желания? Как прежде? – подивился Гимп. И какая-то жалкая надежда, вопреки всякой логике, шевельнулась в его душе. Будто сросшееся в бесформенный ком лицо Гюна не служило красноречивым предостережением само по себе.
– Ну не совсем как прежде. Несколько иначе. Но мы опять служим людям. Разве это не призвание гениев – служить людям? Служить Империи? – Гюн лгал, но Гимп пока не мог понять, в чем ложь.
– И ради высокой службы приходится устраивать ловушки на дорогах, хватать прохожих за ноги? – Гений Империи позволил себе быть ироничным.
– Мы должны собраться вместе. Многим плохо, я хочу им помочь. Ты когда-то предал нас, – Гюн сделал значительную паузу. – Но мы тебя прощаем.
Гимп наконец встал, но ноги тут же подкосились, и он вновь опустился на ложе.
– Скоро ты увидишь, как исполняются желания, – пообещал Гюн.
– Вы исполняете желания без помощи богов? – удивился Гимп. – Но как?
– Гении должны быть вместе, – повторил Гюн. – И ты нам нужен…
– Что я должен делать?
– Ничего. Просто быть с нами.
Когда-то Гюн был гением бога. Но гений бога – это еще не бог. Так же как гений власти – отнюдь не власть.
«К чему этот дурацкий разговор ни о чем? Пустая болтовня… Одни слова. Чего хочет Гюн?»
Гимпу наконец удалось подняться. Он стоял, держась за стену. Слабость тела бесила. Как хорошо было прежде. Надоело – сбросил тело. Захотел – вновь надел, как тунику. «А вдруг я точно так же изменился…» – подумал Гимп, глядя на Гюна. У него возникло непреодолимое желание ощупать свое лицо. Но он сделал усилие и сдержался.
– Нельзя ли посмотреться в зеркало? – спросил он как можно непринужденнее. – Столько времени не видел своей оболочки.
– Зеркало там, на стене. – Гюн сделал неопределенный жест.
Серая поверхность потускневшего зеркала занимала узкую полосу между двумя фресками.
Гимп шагнул к зеркалу и всмотрелся. Он тоже изменился. Сильно. Но совершенно иначе, нежели Гюн. Все брутальное, мощное исчезло, осталось утонченное измученное лицо аскета. Гимп стремительно менялся. Но Империя не менялась, как прежде, вместе с ним.
– А кто там за стеной? Тоже ваш пленник, который вам нужен? – поинтересовался Гимп. – Он все время говорил «Андабат». Кого тебе еще удалось пленить, какого гения?
– За стеной никого нет.
– Но я его слышу.
– Тебе кажется.
– И все же…
– Будь как дома. Ведь тебе нравится снова видеть?
– Как мне вернули зрение?
– Ну, не совсем вернули, – странно усмехнулся Гюн.
– Радиация? – содрогнулся Гимп.
– Нет. Один из гениев подобрал этот свет бля тебя.
– Гений слепоты? – через силу засмеялся Гимп.
– Гений смерти. Он устроил уютную спаленку.
– Получается, за дверью я ничего не увижу? А ты?
– А я вижу весь мир. – Гюн на ощупь двинулся к двери.
Ничего, скоро явится Курций и накроет всю шайку. Или не явится? Вдруг затея не удалась?! Арриетта не смогла… Жучок-чудачок, бывший гений, испугался и удрал. Самому придется выбираться. Легко сказать – выбираться. Просто так Гимпа не отпустят. Бывший гений Империи нужен Гюну. Очень. Вот только зачем? И этот мертвый свет… Надо же, какая забота!
– Неплохо бы перекусить, – заметил Гимп.
– Сейчас тебе принесут еду, – пообещал Гэл и нырнул в непроглядную черноту. Вместо него из тьмы тут же вышел юноша, одетый в черное. Человек, не гений. В руках он держал поднос. Нехитрая трапеза: кувшин вина, хлеб, яйца. Человек, так же как и Гюн, ничего не видел в комнате Гимпа, и дорогу себе освещал фонариком. Его луч казался гению Империи черным клинком. Гимп взял кувшин в руки, подержал. Странно после многодневной слепоты одновременно ощущать что-то пальцами и видеть. Как будто совершаешь что-то лишнее. Как будто мир давит на тебя вдвойне.
– Хорошее вино? – спросил Гимп. Мальчишка не ответил. Гимп глотнул прямо из кувшина. – Сносное. А ты, надо полагать, немой?
– Нет. – Мальчишка поставил поднос на стол.
– Тогда почему молчишь?
– С гениями лучше не разговаривать.
– Почему?
– Опасно, – нехотя отвечал парнишка.
– Это почему же опасно? – Гимп расправил плечи. Откинул голову назад и глянул свысока. Преобразился. На мгновение сделался прежним – опекуном Империи, олицетворением ее власти. – Так почему же? – настаивал Гимп.
– Вдруг я что-нибудь пожелаю, а ты исполнишь…
Гимп расхохотался:
– Этой власти у нас больше нет.
– Как же! – недоверчиво пожал плечами паренек. – Вот Понтий пожелал, чтобы Элий не возвращался из Месопотамии, и Цезарь погиб.
– Это всего лишь совпадение.
– Совпадений не бывает. Сосед мне показал письмо: просил, чтобы наш дом сожгли. И через семь дней мы стали погорельцами. Теперь мать с сестрой ютятся на вилле патрона в одной комнатушке.
Какой-то бред. О чем болтает этот парень?
– Письмо? Кому писал твой сосед?
– Неважно. Ешь. Вы, гении, и не такое человеку устроить можете.
Гимп рассмеялся через силу, хотя смеяться ему не хотелось.
– А ты тоже желаешь что-нибудь в этом роде – убить, сжечь? И боишься своих желаний?
Парнишка направил Гимпу в лицо луч фонарика, и глаза гения мгновенно залила тьма.
– Я ничего не желаю.
Луч фонарика метнулся в сторону. Зрение вернулось.
– А если пожелать кому-нибудь удачи, сбудется? – допытывался Гимп.
Гений Империи чувствовал: парень хочет уйти. Но не может. Гимп притягивал его магнитом, как всегда притягивал слишком многих.
– Не пробовал, – буркнул парнишка.
– А ты попробуй.
– Мне некому желать такое. Мой отец погиб в Четвертом легионе, – юный тюремщик повернулся к гению Империи спиной.
