— Первая, — удовлетворенно кивнул купец и подошел к следующей: — Вторая…
Трудился, как мясник, методично нанося удары, — девы гибли бесшумно и быстро. Георгий не издевался над ними, не пытал, не наносил увечья — просто убивал, как повар убивает кур, перед тем как зажарить.
— Седьмая… Ну, наконец-то.
Отбросив в сторону окровавленный прут, Георгий вытер покрывшийся испариной лоб и, упав на колени, воздел руки к небу:
— О, Кром Кройх! Прими же в себя непорочную кровь этих дев.
К какому богу воззвал сейчас Георгий — он не мог сказать, ибо не знал, а делал лишь то, что приказали, спокойно и неторопливо. Знал лишь одно: пока выполнено лишь два поручения — он прибыл в Киев и принес в жертву семерых девственниц. Теперь оставалась еще пара дел, одно попроще, другое потруднее. Впрочем, может, и наоборот.
Покончив с молитвой, купец завалился спать прямо в возу, на том самом месте, где не так давно находились принесенные в жертву девушки. Быстро уснул и спал крепко, без сновидений, почти до самого утра. И так же быстро проснулся — солнце еще не встало, но первые лучи его уже золотили проплывающие по небу редкие облака. Купец потянулся с чувством выполненного долга, вывел из кустов волов с возом и медленно поехал прочь.
Пьяный волхв Войтигор, наоборот, проспал долго, до восхода. Лишь когда солнце заглянуло в глаза, заворочался, забурчал, уселся в своем овражке, наткнувшись рукой на… Ха! Неужто посох нашелся? Значит, не пропили его вчера в корчме Мечислава-людина! Войтигор протянул руку… Нет, не похоже на посох. Какой-то железный прут, испачканный… кровью! Волхв принюхался, лизнул. Ну да, так и есть — кровь. И не куриная, не говяжья — человеческая, уж в этом-то Войтигор разбирался, как-никак волхв, не кто-нибудь. Интересно, кого это ухайдакали сегодняшней ночью? Видно, какого-нибудь подгулявшего купчишку ограбили да убили, а тело выкинули в речку Глубочицу, во-он она течет, совсем рядом. Со второй попытки выбравшись из оврага — башка хоть и перестала болеть, но тело было словно тряпичное, — волхв машинально взглянул на идолов и удивленно присвистнул — к каждому столбу была привязана мертвая дева. Не сказать, чтоб это произвело особое впечатление на Войтигора, видывал он дела и покруче, но что-то во всем этом было такое, что заставляло задуматься — а не поведать ли о случившемся тиуну Яриле? Уж за такую-то новость тиун должен отвалить серебришка изрядно — видно, опять кто-то начал приносить неведомым богам человеческие жертвы. Именно неведомым — Войтигор не поленился, осмотрел девок — все убиты аккуратным ударом в сердце, похоже, тем вот прутом, что валялся в овраге. Так не приносят в жертву Перуну или Мокоши, нет. Но так убивали когда-то при Черном князе Дирмунде. Обязательно надо сообщить об этом Яриле, уж как пить дать, тот отвалит за весть серебра со всей щедростью. Обрадованный такими мыслями, Войтигор-волхв от избытка чувств чмокнул в холодный лоб ближайшую мертвую деву и, поддернув балахон, быстро побежал к Подолу.
Утром же, едва приехав на пристань, купец Георгий Навкратор подозвал к себе приказчика, в сопровождении которого и отправился на торговую площадь, располагавшуюся на Подоле, возле могучих стен Детинца. Купец с приказчиком шли пешком, а позади них слуги вели под уздцы пару волов, впряженных в большую повозку. К чему такой расклад, ведал лишь сам купец, приказчики же да прочие слуги ничему не удивлялись, знали, хозяин — купчина тертый. Солнце уже светило вовсю, жарило, отражаясь в новеньких кольчугах, блестящих шлемах и червленых щитах оружейного ряда, плавилось в блескучих ромейских тканях, игривыми зайчиками прыгало в груде золотой посуды, привезенной на киевский торг сурожским купцом Евстафием Догоролом.
Георгий не смотрел ни на товары, ни на продавцов, наметанный глаз его шарил в толпе покупателей. Вот прямо перед ним, в животном ряду, азартно торговались крестьяне-смерды — покупали корову, приценивались, не раз и не два возмущались ценою, один раз даже чуть было не пришибли продавца. Плюнув наземь, ушли, правда, тут же вернулись и, как ни в чем ни бывало, продолжили торг до тех пор, пока не ударили по рукам. Чуть дальше продавали всякую животную мелочь — баранов, коз, кур с утками. Навкратор отвернулся — мелочь его не интересовала, вернее, не интересовали мелкие покупатели. Ага, а вот, похоже, наметился один, в длинном синем кафтане с узорчатыми деревянными пуговицами. Боярский тиун иль огнищанин. Что ищет? Нет, явно не живность. Жаль, жаль… А вот тот толстяк с сивой бородой, в богато обшитой бобровым мехом шапке? Тоже чей-нибудь управитель? Георгий кивнул приказчикам — те нырнули в толпу, узнать. Грек, почесывая бороду, принялся медленно прохаживаться вдоль рядов, делая вид, что поглощен созерцанием разного рода товаров. Довольно скоро подскочил приказчик.
— Сивобородый согласен взять и волов, и повозку, — тихо сообщил он. — Но только если мы снизим цену.
— Снижайте, но не торопитесь. Поторгуйтесь. Мне вас учить? — Купец презрительно сощурился. — Прежде хорошенько вызнайте — кто таков? Ежели не киевлянин — не продавайте.
— Не беспокойся, хозяин, вызнаем. — Поклонившись, приказчик шустро исчез в толпе, объявившись уже у волов с возом. Через некоторое время снова вернулся к купцу.
— Ну? — Георгий ожег слугу нетерпеливым взглядом.
— Поздей Кулак, из торговой сотни, — быстро охарактеризовал тот потенциального покупателя волов. — Так себе купчишка, из небогатых, но с гонором. В основном лошадями торгует, коровами. По мелочи, не стадами — штучно.
— Киевлянин?
— Ну да, живет здесь же, на Подоле, вблизи городских ворот. В молодости горяч был, любил подраться, потому и прозвали Кулаком.
— Готов купить?
— Да.
— Продавайте.
— Но хозяин, это ж не цена!
— Вздумал меня учить? — Георгий Навкратор грозно нахмурил брови. Приказчик вжал голову в плечи и, поклонившись, вернулся к своим сотоварищам, азартно торгующимся с сивобородым купцом. Что-то незаметно шепнул, и слуги, поторговавшись еще для вида, согласились с предложенной купчиной ценой. Тут же и скрепили куплю-продажу объятиями, бросив шапки оземь. Георгий видел, как довольный покупатель уселся в воз, щелкнул бичом и медленно покатил с площади.
— Ну, вот. — Ромей потер руки, словно провернул сейчас свою самую выгодную сделку. А ведь ничего похожего…
Вернувшись на постоялый двор, где снимал на время торговли каморку, Георгий наскоро перекусил киселем с пирогами и, поднявшись к себе, стал ждать слуг и приказчиков. Те не замедлили явиться, выполняя указание хозяина. Все те, которые продавали волов.
— Наймете лодку, — снова проинструктировал их Георгий, — спуститесь вниз по реке, останавливайтесь у каждого селения, выясните, по какой цене идут мед, воск, жито. Двух недель вам на все про все хватит, а ранее и не возвращайтесь.
— Ясно, хозяин! Хорошо бы серебра на лодку.
— Серебра? — Купец усмехнулся. — Так вы же только что продали моих волов, да еще с телегой. Думаю, этого вполне хватит, а?
Слуги молча поклонились и вышли. Проводив их глазами, Георгий позвал корчемного служку и попросил принести кусок пергамента и прибор для письма. Получив все запрошенное, принялся что-то азартно писать, после чего снова позвал служку.
— Отнесешь в канцелярию автократора, — протягивая запечатанный перстнем свиток, приказал он.
— Куда?! — изумился слуга — веснушчатый белобрысый отрок с хитрыми глазами пройдохи.
— На княжий двор, чучело! — снисходительно разъяснил купец. — Вот тебе монета. Да не пробуй на зуб — настоящая. Беги, отрок!
Поклонившись, парень сунул серебряху за щеку и молнией вылетел со двора.
— Вот и третье дело закончено, — довольно ухмыльнулся Георгий. В глазах его была пустота.
В пятницу утром Хельги — князь Олег Вещий в торжественном облачении — узкий бирюзовый кафтан, желтые сапоги, застегивающийся на правом плече шитый золотом алый княжеский плащ-корзно — уселся в резное кресло с высокой спинкой, установленное на особом помосте посреди просторного дворища, окруженного стенами Детинца. Рядом, в кресла поменьше, уселись писцы и тиуны, средь них и Ярил Зевота, тоже в парадном облачении — в кафтане и сапогах, но без плаща. Все выглядели донельзя торжественно и важно, словно просясь на картину «Прием иностранных журналистов депутатами Государственной думы второго созыва». Еще бы им так не выглядеть, дело-то предстояло важное, истинно государственное — осуществлять функцию правосудия. Были законы — «Правда», были судьи во главе с председателем — князем, были и жалобщики, потерпевшие, свидетели, обвиняемые — целый двор, горошине негде упасть.
— Ну, пожалуй, начнем. — Оглянувшись, Хельги кивнул глашатаю. Тот — дюжий молодец косая сажень, в ослепительно белой рубахе с жемчужным воротником — развернул список.
