Глава тридцать пятая,
в которой Серега Духарев неожиданно узнает о том, что его считают мудрым
Они уходили на запад, меняя аллюр с галопа на шаг и снова с шага на галоп. Скакали до первых звезд, хотя еще на закате миновали пересохшее русло маленькой речушки. Песок на дне был влажный – под ним оставалась вода. Это было хорошее место для ночлега, но варяги не могли остановиться на виду у преследователей.
А вот печенеги остановились. Но не все. Часть продолжала погоню.
– Может, оставить им пару мешков с серебром? – предложил Устах.
Синеусый варяг устал от дневной жары и долгой скачки. Он то и дело прикладывался к фляге. Но позволял себе не более глотка: воду приходилось экономить.
– Рассыпать серебро по траве – пусть пособирают? – предложил Устах.
– Нет, – коротко ответил Духарев.
Он тоже вымотался. В их компании только Машег казался бодрым. И по мере сил подбадривал остальных. Особенно Элду. А нурманка держалась куда лучше, чем рассчитывал Духарев. Скакала наравне с мужчинами. Вот только менять коней на ходу не умела, приходилось останавливаться. Хузарин неизменно оказывался рядом, подставлял под сапожок сцепленные руки, придерживал стремя. Еще раньше он подобрал для женщины лошадей с самой ровной рысью. Поначалу нурманка от помощи гордо отказывалась, но потом смирилась. К вечеру ее не привычные к долгой езде мышцы настолько одеревенели, что Машег буквально вынимал ее из седла. Но Элда не жаловалась, и варяги это оценили.
Когда на небе высыпали звезды, преследователи повернули назад. Преследуемые рискнули сделать только короткий привал.
– Машег, сколько нам примерно до тракта? – спросил Духарев.
Хузарин подумал немного:
– До ближайшего колодца – стрелищ семьдесят-восемьдесят, – уверенно ответил он.
Рожденный в степи, хузарин железно «держал» направление.
Теперь задумался Сергей.
Возвращаться на тракт было рискованно.
Духарев прислушался к своим ощущениям: когда нет иного выхода, стоит довериться интуиции.
Но интуиция молчала.
– Идем на тракт! – решил Сергей, и они снова полезли в седла.
Примерно через час под копыта коней легла ровная твердая дорога. Еще через полчаса Духарев скомандовал:
– Стой!
Впереди, отражая лунный свет, белел плоский камень, прикрывающий горло колодца.
Вдвоем с Устахом они отодвинули камень. В черной яме серебром блеснула вода.
Теперь можно было устраиваться на ночлег.
Первым нести стражу выпало Духареву. Элда и Устах моментально уснули, а вот Машег ложиться не торопился. Сидел на свернутом войлоке, глядел на звезды. Духарев-командир бодрствования хузарина не одобрял. Если по расписанию бойцу положено спать – должен спать, а не на звезды пялиться. Но Духареву-дозорному общество товарища было приятно.
Как ни странно, несмотря на тяжелый день, Серега не чувствовал себя вымотавшимся. Когда уходили от погони, он впал в некое дремотное состояние: полусон-полубодрствование. Темп отряду задавал Машег, и как только лошади переходили на шаг, Серега тут же растворялся в жаре и мерном покачивании конской спины. Тело само предпринимало нужные усилия, чтобы не вывалиться из седла. И эти усилия были минимальны. Это было вроде экономного дыхания в поединке. Этот неожиданный подарок организма Серега в полной мере оценил только сейчас. И очень сильно подозревал, что Машег тоже владеет подобным искусством, иначе как он ухитряется оставаться бодрым после целого дня в седле? Да еще в полном доспехе и под палящим солнцем.
Духарев уже собрался спросить его об этом, но Машег сам задал ему вопрос.
– Вот скажи, Серегей, – тихо проговорил он. – Ты видишь будущее, когда захочешь или когда на тебя от Бога нисходит?
– Скорее второе.
– Жалко, – хузарин вздохнул. – А то я бы тебя попросил посмотреть кое-что… Про нас. В будущем.
– Ты думаешь, я бы сам не посмотрел, если бы мог? – отозвался Серега.
Машег снова вздохнул. Часто он вздыхает. Раньше за ним подобного не замечалось. Что-то с благородным хузарином не то…
– Давай, выкладывай, – подбодрил его Духарев. – Что там у тебя?
– Да, понимаешь… Это касается Элды…
Еще один вздох.
– Да? А мне показалось, у вас все ладится.
– Да, в общем, – Машег опять вздохнул. – Ладится, да. Но, понимаешь, я сначала ее не понимал. Думал: красивая баба, страстная…
– А разве нет?
– Да… Да, все так. Только… Она другая. Не такая, как я думал поначалу.
– Ну, брат, ты даешь! – сказал Сергей. – Много у тебя было женщин, которые оказывались такими, какими казались?
Машег не ответил.
Прошла минута, другая…
Между небом и землей лежала душно-теплая ночь. Степь была словно огромный зверь. Она дышала, и у ее дыхания был свой, особый, неповторимый запах. Земля казалась живой под сухой шерстью травы. А все, что на ней: люди, звери – вроде насекомых на бычьей спине. Земля была теплой, а звездное небо, наоборот, холодным и пугающим. В такие минуты Серега понимал, почему небесные боги кочевников свирепее и мстительнее богов земных. И для него, кочевника не только пространств, но и времени, эти холодные небеса были еще более пугающими. Как там говорил парс? «Звезды тебя не знают». Чужие звезды…
Машег что-то сказал, и Духарев очнулся.
– …У меня, Серегей, было много разных женщин, – говорил хузарин. – Всяких… Но все не такие, как она. А Элда… Ей трудно было, Серегей. С мужчинами трудно, а с женщинами – еще труднее. Ее биться учили – как мужа. А у нее душа нежная, словно птенец перепелки.
Машег еще раз вздохнул и добавил:
– Я думаю, ее мне Бог послал, Серегей!
– Или тебя – ей? – заметил Духарев.
– Или меня – ей, – повторил Машег. И добавил после паузы: – Сердце у меня болит, Серегей. Что с нами будет? Что будет с ней? Страх во мне теперь, брат. Раньше такого не было. Раньше у меня не было Элды – только Бог был и честь родовая. Ни Бога, ни честь отнять нельзя, Серегей. А ее – можно. Раньше я смеялся в глаза смерти. Бог сотворил нас смертными. Мы должны умирать. Иначе как бы мы возвращались к своему Творцу? Смешно избраннику Господа бояться Небесного Отца! А теперь я боюсь, Серегей! Боюсь умереть… Я уйду, а что тогда станет с ней? Что сотворит с ней этот мир, когда я уйду? Навсегда уйду, Серегей! Ты мудр, подскажи, как мне с этим жить?
– Я – мудр? – изумился Духарев, но Машег словно не услышал.
– Подскажи, Серегей! Не умею я так, со страхом внутри. Он силу мою точит. Стыдно мне! Отец мой не ведал страха. И дед. Боюсь я и того, что кровь свою опозорю! Честь моя. Бог мой… и она. Когда я спрашиваю у души своей: что ей дороже? «Она!» – отвечает душа. И это правда! Стыдно мне, Серегей! Мы с тобой от одного Бога, Серегей! И одна у нас Первая заповедь: возлюби Господа более себя самого! Ужель я предаю Бога моего? Скажи мне!
