Затрещало, свистнуло, прорвалось:
– Есть говорить в рацию.
– Что наблюдаешь?
– Огромная пещера, внизу выступает площадка. Потравите трос, я встану, пока не дергайте.
Демченко кивнул, ребята ослабили хватку троса.
– Я у края площадки, – трещал динамик. – На стене к вертикальному выступу «восьмеркой» привязана веревка. Уходит вниз.
Толпа оживленно заговорила.
– Молчать! – свирепо оглянулся начальник и опять поднес к губам рацию. – Ларчик, дорогой, мы тебя держим, посвети вниз, посмотри, что там.
Минуту раздавалось шипение, потом сквозь него прорвался голос:
– Труп, товарищ подполковник. Разрешите обследовать?
Все заохали.
– Конечно, разрешаю. Травите, ребятки, – кивнул он спасателям. – Травите.
Веревка плавно заскользила вниз.
Павел отошел в сторону. Труп. Вот и все. Прощай, Олежка. Вынул фляжку, допил остаток, наклонился, зачерпнул из-под ног снег и начал жевать.
Рация затрещала опять.
– Мужчина, около сорока лет. Почему-то голый. Тело расположено лицом вниз. Ого!
– Что такое, Ларчик? – спросил Демченко.
– В затылке – пулевое отверстие.
Толпа зашумела. Павла пошатнуло, и он упал на колени. Ну и ну!
– Ни хрена себе! – опять заверещала рация. – Он дышит, прощупывается пульс!
– Быстро, черти! – заорал командир. – Вызывайте вертолет, нашу реанимацию в полную готовность, борт к вылету! Ларчик!
Все забегали, засуетились.
– Да, товарищ полковник!
– Если лед сразу продолбить, он на вас упадет?
– Никак нет – я же сказал – сначала выступает одна площадка, она защитит. Долбите. Я – на второй. А вниз уходят еще несколько. Может, и на километр – не знаю.
– Ни фига себе! – вырвалось у прапорщика.
– Фига! – крикнул Степан Семенович. – Бури в четырех точках рядом с основным лазом! По углам квадрата метр на метр! И обрушивай столб вниз! Уланов, Колчин – приготовится к спуску и к эвакуации раненого! Врачей сюда, живо! Одеяла! Всем другим отойти на семь-восемь метров, что вы столпились! Ну как дети точно! Свет дайте! Больше света!
Прожектор был один, и предпосылок для того, чтобы он стал ярче, не имелось, но подполковник не мог не отдавать приказания. Понятно, что врачи стояли наготове вместе со всем необходимым набором лекарств, и оставшиеся в самолете специалисты уже готовили реанимацию, а расположившиеся на отдых летчики уже собирались к обратному вылету в Москву, запрашивали коридор и уточняли примерное время взлета, экипажу вертолета МЧС из МинВод уже сообщили о новом задании, и его командир готовился к непростой ночной эвакуации.
Визжал бур, еще, еще, – бах-бабах! – рухнул лед.
– Тебя не убило? – закричал в рацию Демченко.
– Никак нет! – ответил Ларионов. – Так, кусочек рядом…
– Уланов!
– Уже спускаюсь! – кричал старлей со свернутым спальным мешком в руках – для поднятия раненого, – сползая в дыру.
– Ларчик! – крикнул Семен Степанович. – Там вещи его какие-нибудь есть?
– Да чего только нет, товарищ подполковник!
– Собери все. Огнестрельное ранение еще как-то объяснять придется.
– Есть!
Павел порывался вызвать Анну, сообщить – но что сообщить? Жив? А что это за пулевое отверстие в затылке? Что за чертовщина такая? Ходил, ходил – рация командира молчала. Вдруг в ней раздался характерный треск и раздался голос сиганувшего вниз вслед за Улановым Колчина:
– Объект готов к транспортировке!
– Поехали, ребятушки! – рыкнул начальник.
Вчетвером, быстро, натянули веревки, заработала лебедка. В спальном мешке, как младенца, которого только что туго спеленали, с прижатыми руками, подняли Олега Белолобова. Его лицо хорошо было видно в свете прожектора. Паша взглянул и ужаснулся – на месте правого глаза запекся огромный сгусток крови.
– В палатку, быстро! – скомандовал кто-то другой, не Демченко, наверное, врач, и на ремнях старого товарища бегом понесли к палатке.
Ширко рванулся следом, но у входа какой-то эмчеэсовец выставил перед ним ладонь.
– Я его друг! – пытался объяснить Паша. – Это я вас сюда привез!
– Привез – и молодец, – ответил тот. – Видишь, не зря. Только дай нам сделать свою работу, хорошо?
Ширко отошел в сторону, от ужасного зрелища его знобило. Синее лицо, коричневый сгусток… А он собирался вызывать Анну и радостно орать, что Олега нашли, что Олег живой… Пуля в затылок, глаза нет, без сознания… Что говорить?
Подошел Демченко.
– Не ожидал?
– Чего именно?
– Что найдем.
– Нет.
– Ответь, мои ребята – орлы? – и тут же подполковник заорал в рацию: – Где вертолет, вашу мать?
– На подлете, – протрещала рация. – Пятнадцать минут.
– Ребята – орлы, – согласился Павел, – спасибо. Только что с ним произошло?
– Очнется, объяснит.
– Хорошо бы очнулся. Выглядит не очень.
– Ну, пальнул в него кто-то, факт. Не сам же себе в затылок выстрелил. О! Ларчик!
Подбежал запыхавшийся Ларионов.
– Товарищ подполковник, разрешите доложить…
Степан Семенович крепко обнял невысокого спасателя.
– Умница. Награждать тебя будем. Да и коммерсанты особое спасибо скажут. Верно?
– Верно, – подтвердил Ширко.
– Значит, так, – сунул Ларионов в руку Павлу фонарик. – Посвети, – и развернул кусок брезента. – Походный рюкзак я оставил у Колчина – он сейчас поднесет. А это то, что собрал рядом с раненым.
– Кхе, – наклонился Демченко, – ничего не видно.
Финансист подвел фонарик ближе.
– Е-мое! – крикнул Демченко. – Меч!
– Сабля, – не согласился Ларионов.
– Кольчуга!
– И книжка. Я посмотрел – на арабском. Еще, вот, листы вложены. Еще какой-то кожаный то ли мешок, то ли чехол. Куда он мог одежду деть? Он же не голым на Эльбрус поднимался?
– Там пещера? – спросил командир.
– Огромная! Думаю, что я прямо какое-то открытие сделал. По крайней мере, никто ни про какие пещеры здесь не слышал.
– Дайте посмотреть, – попросил Павел и взял книгу. Да, арабский. – Я заберу все это?
– А если понадобится для расследования? – засомневался Семен Степанович.
– Для расследования нужны пистолет и стрелявший, а не книжка с мечом и кольчугой. И, будет надо, предоставлю. Может, он за этими предметами и полез. Потому и жив остался.
– Почему – голый? – опять спросил Ларионов.
– Загадка, – почесал ухо командир.
Вышел врач.
– О, все здесь. При гражданском можно, товарищ подполковник?
– Конечно, можно.
– Пациент в глубокой коме. Пуля вошла в затылок, прошла сквозь правое полушарие мозга и вышла через правый глаз. Один случай на десять миллионов! На пятьдесят! Он не должен был выжить после такого выстрела!
– Но выжил?
– Еще как выжил! Все органы функционируют нормально, давление, пульс, – никаких замечаний. Пролежал, я так понимаю, голышом полтора суток – ни следа обморожения. Наоборот, тепленький! Ничего не понимаю!
