О богатстве Мали во времена мансы Мусы имеются в высшей степени интересные сведения. Некоторые историки приводят даже весьма точные цифры, в частности Ниань пишет, ссылаясь на Р. Мони, что манса Муса собрал по своей стране для хаджжа 12 750 кг золота. Другие довольствуются более общими данными. Но, во всяком случае, исторически достоверно, что благодаря богатствам Мусы цена золота в Каире упала и потребовалось двенадцать лет, чтобы цены на золото в этом важнейшем торговом центре начали стабилизироваться.
Кое-что о богатстве Мали можно узнать из тех наиболее надежных сведений о жалованьях и ценах, которые дошли до нашего времени. По данным ал-Омари, при малийском дворе годовое жалованье придворных («достойных людей») составляло 50 тысяч мискалей, что эквивалентно 236 кг золота, если за основу подсчета взять наибольший размер мискаля — 4,729 г, а если брать его наименьший размер — 3,54 г, то это составит 177 кг. Какая бы из этих цифр ни была верной, ясно, что речь идет о весьма значительной сумме; сверх того многие высокопоставленные особы получали от государя лошадей, парадные одежды и земли.
Важно упоминание о лошадях, ибо в Западном Судане они особенно высоко ценились. Точных сведений о стоимости лошадей в те времена нет, но достаточно сравнительных данных, чтобы вычислить соотношение цен. По словам Раймона Мони, за одну покупаемую у португальцев лошадь платили от 7 до 15 рабов (рабов португальцы предпочитали золоту), а один взрослый раб стоил в Судане в XVI в. от 50 до 80 мискалей. Хотя цены относятся к разным векам, но если их рассматривать как ориентировочные, тогда можно подсчитать, что во времена мансы Мусы лошадь стоила от одного до двух с половиной килограммов золота. Если вспомнить, что в войске мансы Мусы было 10 тысяч всадников, легко представить, во что обходилось его содержание. Несомненно, что часть лошадей манса Муса получал в качестве дани от вассалов, но нередко за них приходилось платить дорогую цену — рабами или золотом.
Манса Муса был человечен по отношению к рабам. Только в авангарде во время хаджжа их было 500 человек, и, как говорят, он освобождал каждый день по одному рабу в знак своего милосердия. Это свидетельствует о том, что рабов было чрезвычайно много. В самом освобождении рабов, естественно, отражалось отношение царя к этому вопросу. Конечно, речь здесь шла о завоевании популярности, но ведь, с другой стороны, ничто не заставляло мансу Мусу делать это — положение африканских царей в их обществе было достаточно непререкаемым. Раздача наград, будь то золото, дорогие лошади или дарование свободы, была направлена в конечном итоге на поддержание всей государственной системы в целом. Поскольку Мали (как и Гана) не было однонациональной страной, единство государства необходимо было сохранять с помощью сильной государственной власти. В этом манса Муса преуспел больше, чем его преемники.
Невозможно точно определить, какую долю в организацию управления внес Сундиата и какую — Муса. Арабские хронисты склонны относить все заслуги в этом отношении на долю Мусы; историки нашего времени — в первую очередь африканские — склонны подчеркивать роль Сундиаты как создателя правительственной системы. Во всяком случае, манса Муса правил страной с помощью сети доверенных чиновников. Во главе земель стояли фарба, а городов и деревень — мокрифи. Все вместе они составляли систему центрального управления, в котором абсолютной властью пользовался царь. Манса Муса мог бы пользоваться властью по собственному произволу, столь бесспорным было его положение. Но следует помнить, что и африканское общество в те времена могло реагировать весьма действенно, если правитель начинал вести себя как слабоумный: «Халифа был быстро низвергнут, когда начал расстреливать из лука своих подданных», — даже самодержец не мог поступать столь произвольно.
Манса Муса восхищался стилем и блеском стран Средиземноморья, и это отражалось на его одежде, на украшении построек дворца и столицы. Ал-Омари пишет, что при дворе Мали носили на арабский манер тюрбаны и белоснежные одежды, сделанные весьма искусно из местных хлопчатобумажных тканей. Царь выделялся среди придворных своими пестрыми одеяниями, что, по мнению ал-Омари, свидетельствовало о его дурном вкусе: «Царское одеяние отличалось тем, что царь спускал на лоб конец тюрбанного полотнища и что его штаны были сшиты из 20 полос, никто другой не рискнул бы одеваться подобным образом».
Ал-Омари описывает трон Мансы: «Султан той страны сидит в своем дворце на большом помосте, по бокам которого расположены бивни слона… Его золотое оружие рядом… Позади него толпа сыновей царей его страны… Один из них держит шелковый зонт с золотыми навершием и птицей».
Совсем иной и, очевидно, фантастический портрет мансы Мусы нарисовал еврейский картограф с Майорки Абрахам Крескес, который в 1375 г. вычертил так называемую Каталонскую карту. Важно то, что на ней вообще изображен манса Муса, ведь внутренняя Африка не интересовала европейских картографов. Зато на карте Крескеса на месте Западного Судана нанесены местные названия, которые можно идентифицировать: Сигилмесса — Сиджилмаса; Геу-Геу — Гао-Гао, Гинея — Гвинея; Тенбух — Томбукту.
Манса Муса, правда, нарисован так примитивно, что трудно понять, как некоторые историки рискнули по этому рисунку строить предположения о том, как выглядел царь на самом деле. Он сидит на троне европейского типа, и по лицу скорее европеец, чем африканец, хотя пририсованная художником борода мешает разглядеть лицо. На голове царя не тюрбан, а золотая корона европейского типа. В правой руке у него держава, конечно золотая, а на левом плече лежит золотой скипетр. Эти золотые инсигнии власти позволяют понять, почему он вообще появился на карте: слухи о его богатстве достигли, следовательно, Европы или хотя бы Майорки 40 лет спустя после его смерти. Но одна действительно точная деталь на Каталонской карте все же есть: слева от царя Мали нарисован араб на верблюде: это купец, который, совершенно очевидно, едет к мансе Мусе для заключения торговой сделки.
Наследником мансы Мусы стал его сын Маган I, который, по общему мнению, был слабым правителем. Он умер, пробыв у власти всего четыре года. Время его правления — 1337–1341 гг. Устная традиция называет его Маган Сома Бурема Кейн.[57] Несмотря на краткость правления, Маган успел ослабить Мали. При нем сонгайские принцы Али Колен и Сулейман Нар, привезенные мансой Мусой (в качестве заложников), бежали в Гао. Манса Муса был мягкосердечен к ним: он назначил Али Колена, который проявил себя хорошим воином, начальником одного из подразделений малийского войска. Пользуясь своим положением, Али Колен запасся оружием для будущего восстания в Сонгай и, когда Маган пришел к власти, осуществил свой план — бежал с оружием в Гао и отказался от вассальной зависимости.
И другой удар в спину получил Маган: правитель (моро-наба) моси Насеге совершил грабительский набег на Томбукту.[58] Моей всегда противились распространению ислама в Западном Судане, хотя при мансе Мусе они не рисковали открыто подняться против Мали. Но сразу, как только в Мали сменился властитель, они двинулись в военный поход. Моси теснили Мали и позже, при более сильных властителях, чем Маган. В результате этот самый большой народ Верхней Вольты сумел удивительно хорошо сохранить свои культурные традиции в течение веков.
Когда Маган умер, его сын был еще ребенком и власть перешла к дяде Магана по отцу и брату мансы Мусы — Сулейману. Левцион довольно обоснованно предположил, что манса Муса оскорбил своего брата, намеренно или ненамеренно, сделав его во время хаджжа регентом своего сына, и что Сулейман никогда не поддерживал молодого государя, а напротив, только и ждал, чтобы самому взять власть.
Манса Сулейман взошел на престол довольно старым, однако сумел остановить распад государства. Он даже расширил границы Мали на восток, и в частности сделал вассалом вождя туарегов Таккеду.
Однако те сонгайские племена, центром которых было Гао, не удалось вновь подчинить Мали. Как и его брат, манса Сулейман стремился сохранить хорошие отношения с северными соседями. Известно, что он послал новому султану Феса — Абу Салиму — при поздравлении его с восшествием на престол роскошные подарки.
Ибн Баттута посещает Мали
Самую точную и, несомненно, достоверную картину Мали времен мансы Сулеймана дал Ибн Баттута, известный путешественник и космополит своего времени. Достоверность его отчетов подкрепляется тем, что он был опытным путешественником: до Западного Судана он побывал во многих краях, в том числе в Крыму, Индии, Самарканде, Китае и на Суматре. В Мали Ибн Баттута отправился с караваном, вышедшим из Сиджилмасы 18 февраля 1352 г., то есть через добрых десять лет после того, как манса Сулейман пришел к власти. (Обычно время правления мансы Сулеймана датируется 1341–1360 гг.)
